После судебного заседания, в котором, наконец, был признан не совершившим уголовного преступления Владимир Жоглик, бывший ученик новосибирской гимназии №5, исправивший несколько оценок в электронном дневнике, журналисты задали вопрос его адвокату Александру Баляну: «Теперь уже можно выдохнуть? Если нет, то когда?» Адвокат ответил, что выдохнуть можно будет только после вступления постановления судьи в законную силу. Если в отведенный срок никто не подаст апелляционную жалобу. И ее впору было подавать стороне защиты — настолько нелепо и неуклюже выглядят формулировки постановления судьи.
И вот этот день настал. Апелляции никто не подал. Постановление, как говорят юристы, «засилилось». Выдыхаем.
Страсти вокруг «Дела Жоглика» бурлили более двух лет. Публика обсуждала и шокирующие действия правоохранителей, и моральную сторону самого проступка, пыталась ответить на извечный русский вопрос «что делать?»
— Появляются «объяснятели», которые говорят, надо валить из этой страны, что меня лично раздражает. Потому, что рефрен это, конечно, прекрасный, и, когда мы с Жогликом впервые увиделись, я ему сказал: «Ты любуешься собой, ты звезда „Ютьюба“ теперь? Ну, тогда иди, собирайся и двигай на Запад, где про тебя написали уже все новостные агентства, ты там устроишься на нормальную работу и двинешься, у тебя старт есть. Тебя лишили здесь старта — тебе организовали старт там. Зачем ко мне-то пришел? Здесь не восхищаются, здесь защищают».
Это адвокат Александр Балян в очередной раз рассказывает об этом поразительном деле. Рассказывает как будто самому себе, то и дело пытаясь влезть в голову своих процессуальных противников, как-то объяснить их поведение. Настоящий адвокат — это психолог поневоле.
— Есть большая проблема. Это опасно низкий уровень гуманитарной подготовки людей, которые сейчас в силовых структурах принимают основные решения. Люди на уровне от капитана до подполковника закончили образование от середины 1990-х до середины 2000-х годов. Там был очень большой пробел в части предметов, формирующих личность и мировоззрение. Я теперь уже бросил шутить с ними на тему «вам еще только собачьи головы на капоты служебных авто», как бывало еще лет пять назад, потому что они не понимают. Они не просто не знают слово «опричники», и им совершенно не стыдно за это. А я ничего не могу поделать с ощущением неловкости за незаслуженный свой снобизм. Это же мы их не научили.
Сегодня мы постоянно будем возвращаться к психологии репрессивной системы. Системы, остро хворающей недостатком культуры и недостатком образования. Но по очень злой иронии именно из недр системы образования вышла инициатива уголовного преследования ребенка.
Для тех, кто, быть может, не в курсе фабулы. Директор школы написала на собственного ученика донос. И отнесла его «куда следует». Вы скажете, что такого не может быть, что это не про нас!
Привыкайте. Это Россия. Новосибирск. Академгородок. XXI век.
Я видел эту женщину на заседании Общественного совета при местном минобре. Будучи приглашенной на заседание именно в связи с этим скандальным делом, она говорила профессиональным вкрадчивым «материнским» голосом. И при этом профессионально врала, замалчивая существенные детали, отрицая подтвержденные документами факты и преподнося вопиющие безобразия как несущественную рутину. Профессионал. Ее соответствие занимаемой должности еще, надеюсь, будет предметом надлежащей оценки, но в циничном профессионализме ей не откажешь. Когда адвокаты пытались с ней встретиться в ходе этого длительного процесса, она их самоуверенно отшила.
— Директор встречи демонстративно избегала, — поясняет Александр Балян. — Я ее пригласил попытаться найти выход вместе сразу после первого судебного заседания. «Сегодня я занята. — А завтра? — Завтра тоже. — А когда удобно? — А потом я уезжаю в отпуск». И уехала на полтора месяца. С тех пор и до последнего судебного заседания я ее ни разу не видел.
Урок первый. Мы живем в смутное время. Время, когда Родина тебя бросит, учитель — предаст, а правоохранители не охранят, а попытаются сожрать.
От тяжелых моральных аспектов переходим к формальностям. Все-таки что это было с точки зрения буквы закона? Возможно ли такое — по закону осудить ученика, исправлявшего оценки в электронном журнале? Адвокат Балян вынужденно читает вводную лекцию. Для неспециалистов.
— Правовая система — это свод правил поведения, их возможных нарушений, санкций за эти нарушения и правил применения этих санкций. Первое — это специальные нормы материального права: закон об образовании, закон о персональных данных, и так далее. Второе в нашем случае — это 272 статья УК. И третье — это Уголовно-процессуальный кодекс, определяющий, как это применять. В случае с Жогликом, если считать доказанным, что он что-то исправлял (а это следователи считают доказанным только потому, что он сам им сказал), то вступают в действие нормы материального права. Для этого дети должны быть письменно осведомлены о запрете на данные конкретные действия. Это не было выполнено.
Следующий важный вопрос: когда заканчивается административная и наступает уголовно-правовая юрисдикция для данного сюжета? Закон решает этот вопрос. Преступление — это виновное, общественно-опасное деяние, наказание за которое установлено Уголовным кодексом. То есть, если не установлена общественная опасность — уголовного преступления нет. Если ребенок вторгся в компьютерную систему, это формально может быть похоже на преступление, но дальше надо рассматривать, какой вред этим нанесен. Тут следователи, имитируя общественную опасность, придумали нарушение Конституции РФ, каких-то принципов образовательной системы. А на вопрос, кто же пострадал, право каких граждан нарушено, они не смогли ответить. Сперва они нашли моральный вред школе. Моральный вред — это нравственные и физические страдания, причиненные потерпевшему. Какие моральные и физические страдания могут быть у юридического лица? Прямо по закону — моральный вред не может быть причинен юридическому лицу ни при каких обстоятельствах. Точка.
Надо сказать, следователи, теснимые аргументами адвокатов, неоднократно «переобувались» в своей обвинительной позиции. Сперва описали моральный вред школе в результате нарушения закона о персональных данных. Персональными данными сочли оценки. Но нет никакого специального закона, охраняющего школьные оценки. К тому же, оценки изначально публичны, их же в классе объявляют. Жоглик являлся официальным пользователем системы «Дневник.ру», у него был туда официальный доступ. А то, что он нарушил приоритеты доступа, преступлением не является. Вообще статья 272 предусмотрена для тех, кто ворует деньги с карточек, взламывает банковские системы, аккаунты в социальных сетях. К Жоглику эту статью притягивали за уши.
Теперь об ущербе. Напомню, следователи назначили потерпевшими несколько учеников, которым Жоглик исправил оценки. Если бы он понаставил всем двоек, то хоть как-то можно было бы говорить об ущербе. Улучшение же оценок ущербом признать странно. И потом, он делал это по личной просьбе владельцев персональных данных — если оценки кто-то сочтет таковыми. А изменение собственных персональных данных преступлением не является нигде, даже, как уточнил Балян, в Северной Корее. Тут адвокат показал уникальный сувенир — уголовный кодекс этого экзотического государства с русским подстрочным переводом. Правда — нелепо.
Урок второй. Система изворотлива. В оправдание своей позиции она напишет любые легенды. Любые.
То есть, следователи просто пытались натянуть 272 статью, как сову на глобус. Зачем? Тут опыт подсказывает ответ. Для оценки деятельности органов правопорядка установлены критерии, и они механически контролируются. Это называется палочная система. Обычно план устанавливается, исходя из текущей преступности. А если она, к примеру, значительно уменьшилась, а количество сотрудников и их план остался? Или даже представим, что преступность растет. Но для того, чтобы изобличить настоящего преступника, нужно бороться с профессиональным и мотивированным неприятелем. А сил и времени у «органов» ограниченное количество, и уровень квалификации постепенно падает. И вот эта армия в 300 тысяч ртов уже не может съесть тот огромный пирог, который выше уровня их ртов. И как тогда им выполнять план? Разумеется, путем наименьшего сопротивления. То есть, буквально — хватать тех, кто меньше сопротивляется. А кого легче и быстрее изобличить и посадить? Того, в отношении кого не нужно ничего доказывать. И тут, как это ни страшно звучит, лучше всего подходят люди, не совершавшие вообще ничего. Когда ты имитируешь преступление за своим столом от начала и до конца, ты сам же имитируешь и все доказательства. Такая патологическая логика. Но она работает как часы.
Мечтали ли следователи первыми в стране раскрутить 272 статью? Скорее, об этом могла мечтать прокуратура, мы о ней еще поговорим. А этим, как говорится, «просто повезло». Это даже была не их инициатива. Напомню начало истории. Когда выяснилось, что в школе исправлены некоторые оценки, стали разбираться, кто это сделал. И Жоглик единственный признался: был такой грех. Ну, его за шкирку и взяли. Сперва скандалили внутри школы: он извинился и покаялся. Директорше этого не хватило, и она потребовала, чтоб ребенок ушел из школы. Но мать непосредственно перед допуском к ЕГЭ забирать сына из школы не согласилась — куда же они успели бы устроиться? И тут, видимо, нашла коса на камень.
Директор написала на мальчика заявление и отнесла следователям. Даже два заявления. Машина включилась, но толком ничего не делала поначалу. И тут в какой-то момент, предположительно, в связи с необходимостью увеличить раскрываемость, возникла идея возбудить это дело. Есть такая информация: за полтора года до этого Главное следственное управление Новосибирской области находилось, кажется, на 67 месте в стране по показателям направляемости уголовных дел в суд. Через полтора года оно взлетело где-то на 2 место в системе МВД. Второй факт (возможно, не связанный с предыдущим, но прямо за ним последовавший): полковник Неупокоев, начальник ГСУ по Новосибирской области, стал генерал-майором. Злые языки предполагают, что, во-первых, следователи в этот период возбудили кучу всякого «мусора», во-вторых, не давали его прекращать. В итоге этой нехитрой операции статистика резко скакнула. Мы, новосибирцы, стали передовиками.
Урок третий. Репрессивной машиной рулит статистика. Человек является в ней случайной жертвой: его права, его судьба, в условия задачи не входят вообще.
— Сперва они мытарили парня почти год, несколько раз отказывали в возбуждении уголовного дела. Но сразу предупредили, что не надо ни в какой Петербург ехать поступать, оттуда устанешь на допросы ездить. Следователь Садова возбудила уголовное дело в сентябре 2017 года. Сразу же предъявили обвинение, избрали меру пресечения, к этому моменту уже насобирали первый том уголовного дела. Жоглик был очень удобным обвиняемым: парень уже измучен, у него нет денег на адвоката, сам он чувствует вину и за проступок, и перед мамой, ощущает безысходность. У следователей были материалы еще на двух мальчиков, включая того, кто подсаживал шпионскую программу, скачанную в интернете, но в их отношении дел возбуждать не стали. Видимо, Жоглик был более легкой жертвой. Он не сопротивлялся. И — только у него мать-одиночка.
После сбора данных ему сделали предложение: ты все подписываешь, и мы от тебя отстаем. Как отстаем? В «особом порядке». Особый порядок — это когда суд не исследует доказательства, заменяя их «царицей доказательств» — чистосердечным признанием подсудимого. То, что у несовершеннолетних не бывает особого порядка, никого не волновало. И парень спокойно шел под топор, веря этим людям. Его мама, когда это все узнала, возмущалась сама себе: «Что ж я его так воспитала, что не сказала в детстве, не нужно быть так простодушно откровенным, когда тебе что-то угрожает!»
Начальник ГСУ шел к генеральской звезде, а начальник следственного отдела полиции Советского района шел к звездам полковничьим
В итоге это удобное дело следователи направили в прокуратуру для утверждения обвинительного заключения, и прокуратура решила засветиться, похваставшись, что они первые в стране направляют в суд по модной 272 статье. Они прямо у себя на сайте написали: «В отношении Жоглика!» А ведь фамилия несовершеннолетнего не может быть опубликована, и именно прокуратура за этим надзирает. Может, заботились только о выполнении договоренности: не мешать следствию выполнять свои показатели? Начальник ГСУ шел к генеральской звезде, а начальник следственного отдела полиции Советского района шел к звездам полковничьим. И к новой должности, которую немедленно после отправки дела Жоглика в суд успешно и занял. Прокурорские при этом решали свою задачу — засветиться первыми по этой статье. Как назло дело по этой же статье появилось и в Иркутске. Соревновались — кто первым отправит в суд? Шел октябрь 2017 года.
Урок четвертый. Никогда, слышишь, сынок, никогда не разговаривай с этими людьми без адвоката. Даже о погоде не разговаривай. Пока в стране действует 51-я статья конституции, у тебя еще есть шанс хоть как-то себя как-то защитить.
Тут начался скандал. Блогосфера и СМИ подняли волну. Подключилась даже иностранная пресса. И вот тут мама Владимира всерьез запаниковала, впервые осознав всю серьезность положения. Но после нескольких дней шока взяла себя в руки и начала активно действовать.
Пресса не только «разбудила Герцена». Она высветила это шокирующее дело на всех правоохранительных этажах, заставила людей в погонах прочитать материалы и сформулировать свою позицию. Прокурор области (теперь уже бывший) на пресс-конференции сказал, что считает это деяние малозначительным, что это дело надо прекращать. А перед этим суд уже удовлетворил ходатайство новых защитников о возврате дела в прокуратуру, после двухнедельного перерыва в заседаниях. Журналисты все это время «держали волну». Это было 8 декабря 2017 года.
Надо сказать, для Новосибирска подобное развитие событий — не новость. В 2013 году следователи пытались замять преступление их коллеги — инспектора ГИБДД Алексея Мозго. К «отмазыванию» полицейского тогда подключились весьма высокие чины. Но солидарная новосибирская пресса крепко схватила зубами эту тему и не выпустила до тех пор, пока справедливость не была восстановлена. Кстати, в тот раз по просьбам журналистов в дело вступил тот же адвокат Балян, который со своей коллегией провел в этом противостоянии полтора года — и в итоге довел дело до обвинительного приговора реальному преступнику.
Видимо, это стало профессиональной кармой. В марте 2018 года, после трагедии в кемеровской «Зимней вишне», когда огромному числу пострадавших семей понадобилась юридическая помощь, адвокат снова вступил в тяжелейшую работу, теперь уже в составе большой межрегиональной группы адвокатов, противостоящей огромной бюрократической машине. Надо ли упоминать, что в подобных битвах единственный «личный бонус» — это огрести больших неприятностей, угроз, нажить личных врагов в самых разных коридорах власти? Платой же за это может быть только самоуважение, да чувство осмысленности своего существования в этом мире. Гонорар? Нет, в таких вещах о гонораре не идет даже речи.
Совершенно уже логично, что и в «Деле Жоглика» судьба начала нарезать круги вокруг Баляна, постепенно сужая кольца.
— Я в это время находился в Москве, мне написал [адвокат нашей коллегии Виктор] Прохоров, мол, наш Советский район в очередной раз прославился, может, возьмемся? А я уже был немного в курсе происходящего, не знать об этом было невозможно. Ответил: там же написано, что он признался, подписал все. И что нам там делать? После этого мне написал еще человек, потом еще и еще. Наконец, мне написала моя собственная сестра — она с мамой мальчика училась вместе. Прилетел в Новосибирск, ознакомился с материалами. Поговорил с мамой обвиняемого. У меня сначала было твердое намерение отказаться. Потому что обманывать людей, что я могу кого-то защитить за четыре дня до суда, после письменного признания, раскаяния и всего прочего — как это назвать? Но когда мы материалы посмотрели, я насторожился. А когда Жоглики мне начали рассказывать подробности, я захотел поговорить с Володей наедине.
Урок четвертый. И первый из оптимистических. Адвокаты, верные своей присяге, еще существуют. Их стоит искать, и их возможно найти.
Урок пятый. И второй из оптимистических. А еще в стране до сих пор существует пресса. В том числе — в отдельных регионах. Значит, все не так безнадежно.
— Я спросил: «Ты зачем хочешь моей защиты?» «Ну, если со мной так можно, значит с каждым можно». «Ты что, за общество пострадать решил? Ты чувствуешь себя крутым, героем? Профессии тебя в России лишили? А ты почему не уезжаешь — тебе же такую славу создали? И тогда он сказал: «Я не хочу уезжать, я Россию люблю». Тогда я говорю: «Дорогой, ты вот только что подписался отстрадать за общество и отказываешься от шанса «соскользнуть», правильно?» «Правильно». «Ты готов к тому, что мы проиграем?» «А какова вероятность выигрыша?» «Ну, процентов 15, если очень сильно будем напрягаться. А если не очень — в пределах судебной статистики, это одна сотая процента».
Когда я с ним разговаривал, я видел, что он же младшего сына моего ровесник, они заканчивали соседние школы. И я вдруг понял, что пацан-то вообще вырос без отца. И у него нет никакого мужского примера, а его по жизни начинают ломать, и единственный, кто ведет себя, как настоящий мужчина — это его мама. И вот я, чтобы не марать ручонки свои белые, просто оставлю пацана — и он железно пойдет по этому пути. Они же из него сделают или преступника закоренелого, или лживого труса. Он уже будет судимый, и вот это вот все.
По большому счету, мальчишка сутки стоял перед выбором — быть мужиком или не быть
Ну, короче, я ему сказал, ты думай: или ты бьешься, но есть значительная вероятность, что ты будешь осужден. Реального срока, скорее всего, не дадут, но ты будешь страдать полгода-год, пока будет идти суд, потом будем обжаловать непрерывно. Все это время тебе будут угрожать, тебя будут пугать, тебе будут врать. Смотрю — взмок парень, у него даже нос покрылся капельками… Мама его на следующий день сказала: «Я никогда его не видела таким серьезным и взволнованным». По большому счету, мальчишка сутки стоял перед выбором — быть мужиком или не быть. Я ему сказал, что если пойдет до конца, то есть вариант, что мы не выиграем, и он будет осужден. Но останется шанс вырасти мужчиной. Если он на это решается, я берусь. Если нет — пусть скажет сразу. Это тоже нормальный ход, он разумный, так живет большинство.
На следующий день он пришел ко мне вечером, сказал, что бьемся.
Это был вечер пятницы. Я собрал группу, и мы в ночь на субботу, потом всю субботу, воскресенье, понедельник, вторник работали. В среду мы вышли в процесс полностью готовые. Заявили 237-ю [ходатайство о возвращении дела прокурору] и получили первую маленькую победу.
А я ведь сам тоже сутки обдумывал вариант: опасался, что я своей защитой могу убедить ребенка в безнаказанности, посеять ложное ощущение, что, если у него будет доступ к хорошему адвокату, то он может потом вообще «отмазаться» от чего угодно. И я с ним говорил так, как я бы хотел, чтобы с моим сыном говорил другой отец, если, не дай бог, доведется ему встретить вызов без меня.
— Что мне еще сказала его мама? Вы, говорит, победите, я знаю. Только вы и можете. Я спрашиваю: «Говорите по-честному, вы чего хотите? Вы хотите придать делу публичность, думаете, что публичность поможет?» Отвечает: «Я знаю, что вы умеете побеждать, и да, если вы будете заниматься этим делом, придут все посмотреть и про это все напишут. Я, говорит, уверена, что втихушку они нас задавят, что бы мы ни говорили и ни делали. На это я сказал, что есть проблема. Все те, кто меня знают на той стороне, — они соберутся в кучу, только чтоб я не победил. И у нас будут дополнительные трудности. Вы сына своего риску подвергаете. Она спросила: а тот риск, который уже есть, насколько можно усугубить? Мы обсудили возможные расклады. И в итоге она сказала: «Я готова быть по уши в дерьме, но я готова биться за своего ребенка. И за то, чтобы с нами не могли делать все, что вздумается».
— Я собрал коллектив на следующий день и задал им вопрос. Там были разные точки зрения. А я же еще тогда Юрченко (бывшего вице-губернатора Новосибирской области — прим. Тайги. инфо) защищал в суде, мы писали апелляцию, я тогда работал день и ночь, мне это вообще было невмоготу. Но меня поддержали ребята, в конце концов, сказали, мы готовы работать. Там были аргументы и о том, что многие, кто нас не знает, подумают, что мы пиаримся на недопустимой теме, «онижедети», вот это вот всё. Работа адвоката конфиденциальна. Тут много адвокатской тайны — главного условия доверия клиента. Все это требует тишины. А здесь необходимость выйти на свет. Во-первых, это не очень традиционно, во-вторых, есть риск хапнуть негатива, которого нам и без того хватает. Конечно, к общему негативному фону мы все уже привыкли, это не беда. Но здесь особая ситуация: парень уже фактически сдался, лег, и тут мы такие красивые выходим.
Зачем? Хайпануть? Потому что выиграть это практически невозможно — значит, за проигрыш никто не спросит, можно не опасаться. Но на этом только засветиться и покрасоваться. Вот примерно такое общественное суждение вполне логично и более чем ожидаемо — и зачем нам эта грязь? Ответ мой на это был очень простой: мы не проиграем. Биться на победу — это единственная стратегия. А как биться на победу, если он все подписал? Но я знаком с делом — оно пустое, и парень может что угодно на себя подписать — доказательства не появятся. Ну, мы же, бывало, начинали дела из позиции лежа? Начинали. Выигрывали? Выигрывали. Вот.
Следующее входящее обстоятельство: денег у нашего клиента нет. Совсем. То есть, мы работаем заведомо бесплатно. У нас есть ресурсы, которые мы можем использовать. Да, они сильно подорваны прошлым погромом, который у нас был (речь о знаменитом инциденте с тотальным обыском в коллегии адвокатов и попыткой сделать их уголовниками за их адвокатскую деятельность), но они есть. А что мы получим после победы? Интереснейший кейс: ситуация, которая содержит все пороки, всю кривизну системы, это просто какой-то вырожденный случай. И если вообще кто-то может это преодолеть, то это мы. Ну, не хватает в Новосибирске больших объединений адвокатов. Да еще с таким широким набором компетенций. Кому еще браться?
Коллектив согласился. В итоге по делу работало значительное число людей, гораздо больше, чем засветились на фотографиях. Мы занимались делом почти полтора года и сильно вышли за ожидаемые пределы по нагрузке. Каждый имел шанс провести это время с семьей или на отдыхе. Не думаю, что кто-то пожалел хоть на секунду.
Урок шестой. Быть шестеркой — стратегия всегда проигрышная. Хоть и не смертельная. «Быть мужиком» — только это и может быть стратегией выигрышной. Хотя порой и приводящей к краху. Выбор всегда остается за самим героем.
8 декабря 2017 года. Прокурор думал две недели при предельном отведенном сроке 10 дней. Адвокаты непрерывно писали жалобы прокурору, следователям. Наконец, состоялась встреча с начальником следственного отдела, во время которой следователи пытались объяснить суть обвинения, суть нанесенного вреда. Вред по их версии состоял «в том, что нельзя так делать». И тут прозвучало совершенно эпическое заявление следователя Садовой: оценки в электронных дневниках являются исходными данными для органов опеки. Когда органы опеки в мониторе видят, что успеваемость падает, они меры принимают.
— Я говорю: вы про ювенальную юстицию? — Да. — То есть, вы говорите, что дети, исправляя оценки, уничтожали основания для изъятия их из семьи? И в этом правонарушение? — Ну, да.
Это первый человек, имеющий детей, кого я видел, который мне лично говорил, что сопротивление ребенка системе изъятия детей из семей за плохие оценки является преступлением.
они еще раз поговорили с обвиняемым в моем присутствии и прямо при мне убеждали его, что я его обманываю и использую
И еще были неоднократные встречи следователей с обвиняемым, видимо, с расчетом сломить волю парня.
— Итак, мы с ними встретились, они еще раз поговорили с обвиняемым в моем присутствии и прямо при мне убеждали его в том, что я его обманываю и использую. То есть, давили морально. Он, в итоге, огрызнулся и, я его остановил — сказал, что со взрослыми так разговаривать не следует. Он сказал: они меня достали, они же мне при вас рассказывали, что вы меня обманываете; и это те люди, которые мне врали на протяжении нескольких месяцев!
Это стало для меня сигналом, что пацан встал на правильный путь и понимает, что происходит в его жизни. Потом они его и маму неоднократно уверяли, что я их использую, что все адвокаты только зря деньги из людей тянут. То есть, следователи им уверенно декламировали явную ерунду, которую я им заранее предсказал в подробностях, и Жоглики все эти слова знали уже наперед.
Урок седьмой. Мораль человечья ничем не ограничена снизу. Не удивляйтесь каждому новому дну.
9 января 2018 года адвокатам сообщили, что дело возобновлено следствием. Через три недели следователь заявила, что дело отправляют в суд. А как же с предъявлением нового обвинения? Ведь суд, возвращая дело, указал, что обвинение предъявлено неправильно — морального вреда школе быть не может, а кому и какой вред реально причинили, не установлено. Но обвинение осталось неизменным. Через несколько дней выяснилось, что начальник оконченное следствием дело сам вернул в производство, не показывая его обвиняемому — что по закону невозможно. Разумеется, адвокаты об этом узнали только из своих ходатайств. Прошел месяц — и в начале марта следователи объявили, что хотят предъявить новое обвинение. Но предъявили опять старое. И отказались разъяснять его суть, отделавшись фразой: «Читайте — все написано по-русски». Адвокаты пожаловались в прокуратуру. Снова повторяется тот же трюк: объявляют об окончании следствия. В ответ на жалобу обвиняемого на нарушения дело опять куда-то пропадает на две недели. Адвокаты идут в прокуратуру и уже вынужденно выносят эту историю на публику. После этого выясняется, что дело опять у следователя, уже прокурор ему дело вернул. И опять обошлись без ознакомления обвиняемого с материалами дела. Похоже, проявился какой-то новый, особый УПК Советского района Новосибирска.
Потом адвокаты полгода бились с прокурорскими и следственными начальниками за соблюдение законных сроков следствия, а те равнодушно уверяли, что со сроками в этом деле все хорошо. И заметьте, это не вопрос формальностей: все, что делалось следователем не в законные сроки следствия — незаконно и не может составлять доказательства в уголовном деле.
Наконец, через полгода уже новый следователь Глебов вынес удивительное постановление «об уточнении сроков следствия», где время, когда дело «висело в воздухе», он прибавил ко времени предварительного следствия. И таким образом поправил всех полковников, полгода игнорировавших все жалобы защиты.
— Надо сказать, что в январе, пока следователь ничего не делал, мы обратились с предложением проверить школу. Роскомнадзор отказал, а ФСТЭК занялся, проверил и выяснил, что в школе дыры в информационной безопасности. То же самое нам ответил «Дневник.ру». Уполномоченный по правам ребенка при президенте РФ приняла маму на личном приеме, оценила происходящее с Володей как безобразие и направила запрос прокурору области. А тот истребовал материалы дела и через полторы недели на пресс-конференции сказал, что все это пора прекращать. Только после этого они уже продлились по-настоящему, как положено по закону — к начальнику ГСУ области пошли. Между тем, в июне начальник стал уже генерал-майором, и многие решили, что все: теперь уже можем к нему прийти, пожаловаться на явно гиблые дела и нормально закончить эти пустую трату нервов и государственных средств. Но нет. Если бы все, что они вот так начали, закончить, то наше ГСУ бы опять рухнуло на 67-е место. Или на 89-е — если разом прекратить все, что там накопилось. Так, одно за другим, частные нарушения привели уже к явному беззаконию.
Нам сказали, что прекращения по отсутствию состава преступления не будет, а вскоре объявили, что они опять дело окончили следствием. Это был уже четвертое окончание этого дела. Они упорно проталкивали это сплошное недоразумение через прокуратуру.
Урок восьмой. Знаменитый советский принцип — «что охраняют, то и имеют» — никуда не делся. Даже если охраняют закон.
В ответ на большую жалобу защиты областная прокуратура дает указания районной не пропускать дело в суд. Прокуратура района возвращает дело следователю, и при этом пишет подробное постановление, где все расписывает: что здесь непонятно, что нарушено, что это малозначительное деяние, что не определены потерпевшие, что не выполнено указание прокурора, не выполнено постановление суда. И тут — внимание — следственный орган обжалует областному прокурору решение районного. То есть, пошли жаловаться человеку, который и дал указание этому районному прокурору. Разумеется, на это областная прокуратура так же подробно им ответила в духе «вы сами знаете, куда идти».
Это был знаменитый сентябрь. Комплексная проверка приехала в ГУВД и следом в прокуратуру. Начались массовые отставки, прокурора области не стало, и все прокуроры, кроме заместителя прокурора области Медведева, находились или в отставке, или в отпуске, а он оставался исполнять обязанности прокурора. И заместитель генерального прокурора Пономарёв в это время находился в Новосибирске.
Мама обвиняемого вместе с защитником попали к Пономарёву на прием. Он выслушал и сказал: «Я не могу понять, в чем обвиняют мальчика». И попросил Медведева доложить ему подробности. Сибиряки доложили, что состава преступления в деле не находят, но сделать с позицией следствия ничего не могут. У прокуратуры теперь нет полномочий прямо указывать следствию. Генерал ответил жестко в том смысле, что если нет состава — должны прекратить дело, и вам решать, кто за это ответит. Оказалось, что они готовы взвалить на прокуратуру прямую проблему ради интересов кого-то в местном полицейском следствии. Это что за спайка на уровне района местных начальников, что они готовы на свое ведомство федеральное плюнуть, только чтобы на месте чего-то исполнить? В общем, потрясенная мама все это высказала прессе. Медведеву потом пришлось это как-то комментировать.
Районные прокуроры и следователи, между тем, решили преодолеть позицию областной прокуратуры «инновационно». Глебов, следователь, которому дело отдали, придумал следующее: признать потерпевшими всех детей за исправление их персональных данных. Но на вопрос, как нарушены их права, ответить так: «Это право исправить плохую оценку в установленном порядке, то есть, нормально обучаться». При том, что ученики уже второй год как нормально закончили школу и поступили в вузы — при том, что оценки-то им «исправили обратно». На всякий случай школу следствие тоже решило вновь признать потерпевшей, правда, забыли написать, в чем. Напомним, директор во втором доносе рассказывала про упущенные миллионы, поскольку якобы из-за скандала школу не включили в финансируемую бюджетом образовательную программу как раз на такую сумму. Но на адвокатский запрос о причинах такого решения департамент образования ответил, что школа за ним и не обращалась. Судя по всему, материальный ущерб — это прямая ложь директора.
Вот с этим всем креативом у них был план во что бы то ни стало отправить дело в суд до истечения 2018 года. Годовая отчетность.
Урок девятый. Сколь угодно злобная система, заявленная как «жесткая вертикаль», на деле состоит из разрозненных человеков… помещенных в тесный террариум. «Всё, как у зверей».
В прокуратуру должно прийти уже не то дело, в котором начальство не увидело состава преступления. И следователь Глебов, приняв дело, вдвое увеличил его толщину за три месяца. Так, он приобщил к делу ценное доказательство видео с федерального телеканала, где Жоглик через полтора года после происшествия рассказывал, как он жил. Компьютерную экспертизу следователь делать не стал, но запросил IP-адреса с телефона Жоглика, чтобы доказать факт входа в систему. Адреса не совпали. Он передопросил директора школы, детей, чтобы показать, что они что-то претерпели. Но и это привело к обратному эффекту: после его допроса «потерпевшие» начали писать жалобы, что их насильно ввергают в этот статус, тем самым делая стукачами и обвинителями их другу. Адвокаты пишут очередные жалобы — уже в суд.
Либо следователь совершил подлог, либо он из системы это вычистил, то есть, совершил то же самое деяние, в котором обвиняет Жоглика
И вот тут происходит казус. И не просто казус, а казус-казус! Следователь прямо в суде «корректирует» документ о продлении сроков. За три дня до этого адвокатам пришло уведомление от него же о продлении сроков, где было написано: «продлевается до десяти месяцев». А в новом постановлении значится — «до 10 месяцев 28 дней». Получается, следователь подменил постановление в деле. Но у следствия есть система электронного документооборота. Следовательно, одно из двух: либо Глебов совершил подлог, и в системе это отражено, либо он из системы это вычистил, то есть, совершил то же самое деяние, в котором обвиняет Жоглика. И вот тут мама обвиняемого в ярости написала заявление в следственный комитет.
Адвокат Балян констатирует:
— Я считаю, что состава преступления в этом нет, как и в действиях Жоглика. Но, по существу, Глебов не мог не осознавать то, что он делает, раз он обвиняет в схожем преступлении Жоглика, то, собственно, его субъективная сторона очевидна. И следственно-прокурорская система его поддерживала больше двух лет. Получается: то, что можно сыну начальника следствия, нельзя сыну матери-одиночки. Но в отношении Глебова у мамы даже не приняли сообщения о преступлении.
И еще: когда стало понятно, что все это дело так вот уезжает в суд, я подал следователю за два дня 14 мотивированных ходатайств. Но дело ушло без разрешения ходатайств в прокуратуру, оттуда без задержки пошло в суд. Прокуратура тоже получила ходатайство о прекращении уголовного дела. Тем не менее, 22 января дело поступило в суд, а 24 января из канцелярии РОВД в мой адрес и адрес Жоглика вышла пачка писем с постановлениями о разрешении моих ходатайств. То есть им настолько безразлично соблюдение закона, что они отправили дело в суд, не разрешив мои ходатайства, а потом, когда дело дошло до суда, они задним числом написали вот такую пачку писем — не пытаясь даже изобразить соблюдение прав Жоглика.
Урока десятого практически нет. Ничего нового и неожиданного мы здесь уже не узнали.
Генпрокуратура заметила реакцию общества. Там были просто шокированы тем, что проверка достоверности вала негативных публикаций в отношении прокурорских органов в данном случае подтвердилась на сто процентов, что это не интриги и не коммерческий заказ, а просто искреннее негодование массы людей, которое не получилось подавить или замолчать — и пресса искренне им сочувствует.
— Мы сами молчали (и друзей просили) до последнего. Но потом, когда выяснилось, что тут творится, мы все сообщили прессе, которой давно обещали сообщать о судьбе дела и которую держали на голодном пайке долго. Это вызвало волну реального человеческого сочувствия — и пресса начала писать. Начала наша пресса, иностранная пресса, государственные каналы, начали проверять информацию, она же вся документированная. Депутат горсовета Новосибирска Наталья Пинус вместе с Ольгой Зубаревой, бывшим начальником Советского следственного отдела и мамой трех детей из этой школы, пошли на личный прием к прокурору со всеми материалами дела. У прокуратуры был шанс остановить все. Но через три дня дело отправилось в суд.
Пинус написала проект текста петиции. Она позвонила Вере Ганзя, депутату Госдумы, которая начала заниматься со своей стороны. Мы предоставляли материалы и комментарии для всех общественников и депутатов, отвечали на вопросы педагогического сообщества. Я написал во все чаты, в которых состою. Невозможно было терпеть, как о нас демонстративно вытерли ноги. Началось движение в соцсетях, в профессиональных сообществах. Людей доброй воли оказалось много. В том числе и среди влиятельных лиц. Поэтому поиск решения у них все время продолжался, и дошло до того, что случилось в суде.
Урок одиннадцатый. Всегда ищи на кого опереться. Такие люди есть, и их много. Помощь может прийти с неожиданной стороны.
Конец этого дела оказался столь же позорным, как и его начало, и все его существование на протяжении этих лет. Дело в том, что по закону прокурор, который в ходе судебного разбирательства или по его итогам обнаружит отсутствие состава преступления, обязан отказаться от обвинения. Собственно, именно этот технологический прием и был в итоге воплощен. Если бы не одно «но». То самое «судебное разбирательство» ведется в основном слушании, которое является по закону открытым. А закрытым, спрятанным от публики и журналистов, по обычному делу может быть только предварительное слушание, где рассматриваются лишь протокольные вопросы, и никакого разбирательства по существу. Более того, всем сторонам было ясно, что адвокаты хорошо подготовились и в предварительном слушании обоснованно и мотивированно потребуют возврата дела в прокуратуру. И тогда у судьи цугцванг: либо удовлетворять ходатайство и рушить заготовленную схему, либо противозаконно отказывать в этом возврате, после чего выходить в открытое заседание и там позориться, прекращая это дело.
Позориться, конечно, не хотели ни судья, ни прокурор.
— Прокурор в предварительном слушании встал и сказал, у него два ходатайства. Первое — прошу огласить постановление о предъявлении обвинения на таких-то листах дела. А второе я оглашу после первого. Дальше просто: прокурор прочел постановление, опять встал и сделал заявление, что в ходе исследования материалов дела пришел к выводу — состава преступления в действиях Жоглика нет. И попросил суд прекратить производство по делу в связи с этим. Такое основание устроило всех. А директор сказала, что не возражает.
То есть, прокурор лишь имитировал законную процедуру — даже при восстановлении законности, и судья ему в этом подыграл. При этом они замели под ковер все разбирательства в незаконности действий следствия и искусственности сконструированного «состава преступления», выпятив только один пункт: «считаем деяние малозначительным». Ну, хоть так.
Урок двенадцатый. Даже вконец запутавшись, система не признает своей вины, а будет выпутываться в своей же манере. Губы лжеца не умеют говорить правды.
Думаю, теперь, кроме позора, который они испытали, им больше ничего не будет. Впрочем, такой позор им вполне привычен. Но есть отложенный эффект — при назначении на новые должности им это могут припомнить. То есть, если у них будет реальный конкурент, он может это использовать.
Второе. Есть перечень лиц, которые приняли в этом участие. У Глебова своя карма, у директора гимназии — своя. Сейчас общественность заинтересовалась, директора будут проверять.
— Я знаю, что гештальт надо завершать. Володя Жоглик все, что мне обещал в части уголовного дела, выполнил. Он сказал, что будет держаться, и он держался. Я в ответ обещал биться, пока дело не погибнет по реабилитирующему основанию. Тоже есть. Надеюсь, что Володя и его мама, наконец, выдохнут, осмотрятся и заживут спокойно. От этого и зависит все остальное.
Урок тринадцатый. Получив право на реабилитацию, получаешь новую моральную проблему: пускаться ли в контратаку, пытаясь добиться наказания виновных, или бросить и забыть, экономя свои нервы, силы и время.
— Я не думаю, что есть много моих коллег, которые признают целесообразным такое поведение, как мы демонстрировали. И сам понимаю, что тратить столько времени и сил на то, что никаких материальных результатов не приносит — нерационально. Помните, у Макаревича: «Он был неправ, он все спалил дотла…» Но в этом я вижу реальную инвестицию в настрой моих товарищей, которые со мной работают и учатся на этом. Они должны чувствовать вкус победы. Они должны понимать, что-то, что считается безнадежным, можно преодолеть. И иначе никак им это не внушить.
если говорить про четвертую власть, важно, чтобы они тоже чувствовали, что они что-то могут. Могут помочь людям
Далее. Я знаю, что есть активные люди вокруг. Они будут сопротивляться, а значит, это свинство повальное, которое охватило многих, безверие и малодушие — оно будет встречать какое-то препятствие. Можно считать, что для своих коллег мы создаем, если можно так сказать, рынок. Люди будут идти за защитой к адвокатам. Может, не только такие беззащитные, как здесь получилось, но и другие люди просто немножко воспрянут.
И, если говорить про четвертую власть, важно, чтобы они тоже чувствовали, что они что-то могут. Могут помочь людям. Каждая ситуация, заканчиваясь чем-то хорошим, она это хорошее укрепляет в каждом. И в рядах правоохранителей, надзорников, прокуроров, особенно, если это закончится чем-то серьезным для тех, кто бесчинствовал особенно беспощадно, может тоже иметь какой-то воспитательный эффект. Это называется правилом общей превенции — предотвращения такого поведения, противоправного или даже, можно сказать, преступного (в исполнении некоторых). Но общую превенцию такого рода прецеденты укрепляют, только если они освещены.
Превенция. Быть может, это самый главный «урок Жоглика». Но он будет выучен обществом, только если подобные прецеденты будут освещаться. Во всех подробностях.
Спасибо Новосибирску: здесь умеют выносить на свет то, что мечтало бы остаться в тени.
© 2024, «Новости на вечер». Все права защищены.
При копировании материалов открытая для поисковых систем гиперссылка на ukkbs.ru обязательна. * 
* XML, HTML