Наталья Хорунжая сидит в пурпурной шерстяной кофте на кухне своего аварийного дома по улице 1-ая Портовая, 6. Она ежится и вздрагивает. У нее еле теплые батареи и деревянные окна, через которые чувствуются даже жалкие для новосибирского января -9°C. Когда настают настоящие морозы, стена около кровати покрывается льдом (ее прикрыли ковром), а от холода спасают только два толстых халата.
«Окна мы не ставим, потому что все равно все выдувается. Соседи поставили — это бесполезно. Дом вообще печной изначально — у нас не было ни воды, ни туалета, ничего. В другом подъезде до сих пор нет», — рассказывает Наталья.
Около подъезда сидит старый белый пес, напротив — пластиковый лоток с куриными костями. Он гулко и долго лает, а потом идет под крыльцо и скрывается за висящей на входе толстой тряпкой. В ста метрах отсюда, ближе к берегу, расположен дом Портовая, 4. В сентябре его жители повесили баннер с обращением к президенту РФ Владимиру Путину с просьбой о помощи в переселении. Они заявляли, что в доме нет ни воды, ни канализации, сгнили стены, а окна продуваются. С тех пор ничего не изменилось, рассказали в одной из квартир: сносить и расселять его не собираются. Здание облупилось снаружи и мало чем отличается от стоящего рядом разрушенного барака, окруженного забором. Журналистов со времен плаката с просьбой к Путину жильцы не любят — стесняются видов своего дома.
«Есть те, кто изначально сделали хороший ремонт, у них ничего не валится, нормальные собственники, а есть такие, у кого пол проваливается, у них дети маленькие, а они: „Мы ничего делать не будем, мы ждем, когда нас снесут“, — считает председатель ТОС „Затон“ и заведующая местной библиотекой имени Фадеева Ольга Волкова. — Если мы будем искать виноватых, виноват и муниципалитет, и природные условия, и жители».
Наталья Хорунжая с мужем Александром, дочерью и двумя внуками — не самые плохие хозяева. Несколько лет назад мужчина вместе с соседом сами проложили водопровод от колонки, в детской и спальне натяжной потолок, и даже единственный оставшийся в квартире остов печи переделан под стеллаж.
«Главный вопрос у нас батарейный — дом старый, — рассказывает Хорунжая. — Сейчас у нас есть краны — мы сливаем холодную воду, чтобы пошла хоть чуть-чуть горячая. А ЖЭУ говорит, что мы охлаждаем систему и заставляет нас закупорить эти краны».
Сейчас женщина поедет в магазин, а затем пойдет в ЖЭУ «Ремстрой» добиваться того, чтобы им, наконец, обеспечили нужную температуру воды в батареях. «У меня подруга живет с дочкой в соседнем подъезде, где нет ни воды, ни канализации, а „Ремстрой“ им за это высчитывает. Они пошли делать перерасчет. И хотели уличный туалет за эти деньги. Им сказали: „Скидывайтесь, мы вам построим“, — говорит Хорунжая. — Куда ходят? Да на ведро ходят. Вон там для шоферов стоит туалет, туда выливают. А жить-то как-то надо».
В подтверждение рядом со входом стоит запах переполненной выгребной ямы.
Наталья рассказывает, что платит за коммунальные услуги около 7 тыс. рублей в месяц и считает, что эта сумма слишком велика: «Моей однокласснице соседка дала распечатку перечня услуг, за которые мы платим — это внутренняя распечатка ЖЭУ. Самое смешное, что якобы у них в доме техничка, которая убирает два раза месяц, моет окна. А у них нет окон в подъезде».
Затон начался с заготовительной базы купца Яренского, но удобную гавань сразу оценили судовладельцы. В 1909 году здесь на зимовку встали несколько кораблей, следует из документов, хранящихся в местном музее, которым заведует глава ТОС и библиотеки Ольга Волкова. Эту дату считают годом рождения Затона.
Впрочем, активное строительство микрорайона началось после национализации судов уже 1920-х. Именно тогда построили первые бараки (например, дом Натальи Хорунжей), ДК и школу. Затон фактически стал моногородом. В первом проекте застройки сказано, что его назначение — обеспечение стоянки кораблей и жилье для сотрудников судоремонтного завода. Позже здесь открыли речное училище, чтобы готовить кадры на месте.
«Затон не был окраиной, тут жили капитаны и герои», — говорит Волкова.
До строительства новосибирской ГЭС Затон затапливало едва ли не каждую весну. «Вместо машины у каждого дома была припаркована лодочка», — рассказывает заведующая библиотеки.
Именно регулярные паводки, по ее словам, во многом привели к разрушению бараков. Сказалось и несоответствие планов проектировщиков сегодняшнему представлению о комфортной жизни: «Когда дома строились, они были рассчитаны на то, что там один кран, а сейчас поставили и душевые, и ванны. Как вы думаете, справляются ли выгребные ямы? Нет».
Уже нет ни судоремонтного завода, ни речного флота, где работало большинство жителей в советские годы. Сейчас, в основном, они трудятся в городе и на ТЭЦ-2. Но некоторых не отпускает флот. Хорунжие, например, работают на вахте: Наталья — на теплоходе в Сургуте, Александр — хоть и на стройке, но во Владивостоке. В Затоне постоянно живет только дочь бывших работников речфлота.
С развалом градообразующего предприятия микрорайон превратился в криминальную окраину. Способствовали безработица, общая социально-экономическая обстановка в стране и единственная дорога, соединяющая Затон с городом.
«Раньше все время говорили: „Где начинается Затон, там кончается закон“, — вспоминает Наталья. — К нам сюда ни милиция не приезжала, ничего. Но было уважение к старшим, а сейчас молодежь что творит? Много наркоманов. Раньше было больше драк, убийств, а сейчас не слышу такого ничего».
С магазинами, по словам Хорунжей, все в порядке — супермаркеты есть и в Затоне, но и до «Гиганта» и «Ленты» ехать недолго. Центр жизни микрорайона — конечная остановка автобуса №16 (единственного транспорта, на котором можно сюда добраться). Здесь сразу несколько магазинов разливного пива, в том числе, «Медный всадник» с хипстерской вывеской и более пролетарские «Напитки для души», а также «Хлебный дискаунтер» с невиданными по нынешним временам ценами в 7−12 рублей за буханку.
Автобус, как рассказывают Хорунжие, стал ходить часто — раньше приходилось ждать по два часа. Но они все равно предпочитают ездить на своей темно-синей «Оке». Куда больше беспокоит отсутствие аптеки. Лекарства продают только в поликлинике, а когда та не работает, нужно ехать в город.
На отсутствие аптеки жители Затона обращали внимание в 2018 году в письме в новосибирскую общественную палату (есть в распоряжении Тайги.инфо). Авторы рассказывали, что в микрорайоне нет банкоматов, спортзала, зоны отдыха, пешеходных переходов и тротуаров, остановки не оборудованы навесом, а здание ДК ни разу капитально не ремонтировали. Из ответа департамента транспорта мэрии следует, что ни одна из проблем не будет решена в 2018 году, а их включение в планы на следующий год «будет рассмотрено» (копия также есть у редакции).
«Ничего не решено. Все ссылаются, что в бюджете денег нету», — рассказывает о результатах обращений один из авторов письма Анатолий Штумба.
Одна из проблем, отмечал он в письме, касалась замороженной стройки бани №27. Ее решили реконструировать в 2013 году по заказу МБУ «Банное хозяйство „Сибирячка“», и уже в марте 2015 года, судя по паспорту объекта, должны были закончить. Сейчас на этом месте только кирпичные стены.
«У некоторых людей нет воды в доме, они ходят вообще грязные. Не знаю, как они моются. Баня была, а тут взялись ее перестраивать и бросили, и стоит она мертвым капиталом. Уже и депутатам говорили, и телевидение приезжало, и ничего», — возмущается Штумба.
В Затоне удивительно активное гражданское общество. Оно живет в чатах WhatsApp: один есть для всех жителей микрорайона, другой — для тех, кто живет в ветхих домах. После признания 44 бараков аварийными там началось живое обсуждение. Кто-то считает, что решение спровоцировали строительные компании, которым выгодно застроить Затон, кто-то — что признание аварийными такого количества домов связано с выборами мэра, которые пройдут в 2019 году.
«Все понимают, что денег у муниципалитета таких нет. Если посчитать, то только на снос Затона надо миллиарда три. А здесь есть деньги федеральной программы. Понимаете, что выборы на носу, и нужно как-то электорат повернуть к себе», — заключает председатель ТОС Волкова.
В целом, судя по чату, большинство участников положительно оценивают возможный снос двухэтажных домов, но опасаются, что их переселят не туда, куда они хотят. Некоторые возмущаются, что такое решение принято только сейчас: «Да, лучше в Москве хрущевки сносить, чем наши дома признавать аварийными. Поживем — увидим, если доживем».
«Это замечательно. Мне уже 78 год, я эти дома некоторые строил даже. Я сантехником работал, я эти дома излазил, они все гнилые. Их надо сносить», — добавляет Анатолий Штумба.
А вот владельцы частных домов против сноса своего жилья. В микрорайоне более 2 тыс. дач и коттеджей, но в 2016 году мэрия опубликовала проект благоустройства территории. «Если просто поставить тут многоквартирные дома, Затон задохнется, — считает Ольга Волкова, намекая на то, что из микрорайона есть один выезд. — Нужно строить и дороги. И тут возникла проблема. Сцепилось два интереса: жители частного сектора не хотят отсюда уезжать, а проект, который нам предлагают, предполагает частичный снос частного сектора для строительства дорог и зеленых зон».
Им нужна была территория для строительства жилых домов, они хотели ближе к побережью
Лидером движения домовладельцев стал Дмитрий Архипов. Он живет в новой девятиэтажке, но у него есть и дом, который планирует перестраивать.
«Нас хотели оттуда выдавить, и это связано с проектом планировки территории. Они подменили вид зонирования, сделали его смешанной этажности вместо территории для индивидуальных жилых домов, тем самым они хотели урезать наши права, — думает Архипов. — Была создана рабочая группа по разработке проекта планировки. И там мы обсуждали развитие территории, застроенной деревянными многоквартирными домами, что они воспринимали как нежелательное. Но сейчас этот вопрос решен. Им нужна была территория для строительства жилых домов, они хотели ближе к побережью, но им предложили территорию вот этих двухэтажных. Мы выступили за сохранение частных домов, но за застройку территории, где стоят двухэтажные жилые дома».
Проект развития микрорайона, анонсированный в 2016 году, предполагал дорогу вдоль Оби, небольшой мостик между Затоном и Лесоперевалкой, развязку на Димитровский мост и дорогу на Новомарусино. «Других путей здесь просто нет, мы полуостров, у нас с трех сторон вода», — говорит Волкова.
Впрочем, зимой это не совсем так — жители ходят по льду через самое узкое место на остановку Лесоперевалка, чтобы не стоять в пробках на выезде и на улице Большая. Раньше тут и летом был понтонный мост, но теперь его не ставят. Весной некоторые проваливаются под лед.
Кроме частных домовладельцев, жителей двухэтажных бараков и относительно новых многоэтажек, в Затоне есть еще одна категория людей. Они занимают всего одно здание бывшей больницы, увешанном антиабортной агитацией — постояльцы реабилитационного центра, находящегося на попечении Новосибирской епархии РПЦ.
В здании ребцентра расположен приход храма во имя святителя Спиридона Тримифунтского. Всего одна комната, а священник приходит редко. «Здесь была больница для физического тела, а сейчас это больница для души. Но молимся, что со временем будет храм», — говорит пожилая продавец в церковной лавке.
Директор ребцентра Павел вместе с резидентами курит на улице. Под его началом люди, оказавшиеся без жилья, матери-одиночки и пациенты с ограниченными возможностями здоровья. Каждый в отдельном здании, по которым долговязый Павел и его помощник Яков проводят экскурсию. В корпусе для бездомных идет ремонт, на кухне висят иконы, в «доме милосердия» есть медпункт, а пациенты хмуро жуют, стараясь отвернуться друг от друга. Самый новый корпус отделения «Мать и дитя» представляет собой кризисный центр для женщин. Здесь свежий ремонт и игрушки. «Мамочки», по словам Павла, чаще других покидают ребцентр, потому что находят работу. Максим, года два на вид, подбегает к вошедшим внутрь мужчинам, озирается, спрашивает «А ты папа?» и обнимает за ноги.
Павел живет в основном здании вместе с огромным черным псом Адольфом. Уверяет, что здесь у него командировка, и он ездит домой к семье. Помощник Павла Яков, сидя в помещении в шапке-ушанке, удивленно смотрит на начальника.
«Предоставляем койко-место, питание, забота по возможности. Сами заботимся, кое-какие деньги храм выделяет. Молодым предоставляем работу по мере возможности — грузчиками», — рассказывает Павел.
Мужчина путает имена старого и нового митрополитов и место их дислокации и называет постояльцев «контингентом»: «Основная проблема такого контингента — что они привыкают к такой жизни. Самостоятельно жить — это надо снимать жилье, заботиться о себе, работать. А мамочки приходят сюда, потом ищут работу, поднакапливают денег, сами себе снимают комнату и работают. Мы даем толчок, а дальше все от них зависит».
Соседством с ним довольны не все жители Затона. Некоторые называют пациентов «какими-то алкашами». «Несколько лет назад был случай, что постоялец этого реабилитационного центра убил кого-то. Так сколько я возмущения наслушалась, приходилось людям объяснять, что дело хорошее все равно. Но ничего, сейчас вроде договорились, и они переориентировались больше на инвалидов, а не алкоголиков», — говорит глава местного ТОС Ольга Волкова.
дети, которые ходят к нам, у них даже мобильных телефонов элементарно нет
Волкова занимается не только собиранием истории Затона — к ней приходят люди и приносят фото или экспонаты для музея (например, сегодня пришел мужчина, который переживал паводок на крыше). Она — главный местный антрополог. Она делит хозяев квартир в бараках на нормальных и ленивых, а еще знает, что дети, которых в библиотеке неожиданно много, в основном, из бедных семей. «Тут у нас живут, в основном, люди небогатые, но хорошие, отзывчивые. Но дети, которые ходят к нам, у них даже мобильных телефонов элементарно нет», — заключает председатель ТОС.
«А вы, что журналисты? — спрашивает молодой мужчина в костюме под курткой и в меховой шапке, проходя по улице Портовой. — Я из „Энергосбыта“, это теперь моя территория. Я тут в первый раз, минут 20. Пока ничего не понятно. Но люди здесь очень простые, судя по количеству желтого снега вдоль дороги».
В 2015 году, когда генеральный директор ООО строительная фирма «Сибирь» Сергей Моисеев переизбирался в горсовет, он, рассказывает Волкова, «зашел в каждый барак». «Сергей Николаевич при помощи концерна „Сибирь“ вложил огромные, свои, скажем, деньги, и была сделана независимая экспертиза по каждому дому [о признании их аварийными]», — говорит заведующая библиотеки.
Но на три года история затихла, и только в октябре 2018-го депутат встретился с жителями в библиотеке, где рассказал, что дело сдвинулось с мертвой точки. Перестройка территории бараков Затона, по всей видимости, будет происходить в рамках программы по работе с ветхим и аварийным жильем, которую мэрия представила в конце 2018 года. На это, как рассказывал глава города Анатолий Локоть, привлекут федеральные деньги. Его зам по строительству Алексей Кондратьев говорил, что продолжится работа с застройщиками, которым будут предоставлять землю на льготных условиях в обмен на снос аварийного жилья за свой счет. Чиновник назвал в числе партнеров муниципалитета «барнаульские и ижевские компании», а также строительные фирмы «из первой десятки». Застройщики, по его словам, проявляют интерес ко всем территориям, кроме Расточки.
Кандидатов на застройку Затона несколько: конценр «Сибирь» депутата заксобрания Валерия Червова и «Том-Дом ТДСК», которая возводит ЖК «Аквамарин» на другом берегу Затона, вместо судоремонтного завода. «Если они [городские власти] так уверенно стали об этом говорить, есть какие-то серьезные инвесторы, — считает Волкова. — Я предполагаю, что это „ТомДом“. Я не думаю, что отдадут в одни руки „Сибири“».
О «Сибири», впрочем, в этом контексте невозможно не думать. Около здания единственного в микрорайоне ДК «Затон» — четыре огромных баннера с логотипом компании, а худрук Антон Степин на планерке пьет из кружки с портретом Сергея Моисеева.
В ДК проходят встречи с депутатами и чиновниками, собрания ТОСа и обсуждения будущего Затона. Это старейший дом культуры в Новосибирске — в 2019-м ему исполнится 90 лет. Сейчас худсовет думает, как создать медиацентр, и планирует раскрутить на Youtube музыкальный проект для аудитории от 4 до 11 лет. «Как Затону хайпануть и прославиться», — объясняют сотрудники ДК.
Хотя с молодежью, по признанию директора Ларисы Сухачевой, у ДК не очень получается работать, зато всему коллективу, судя по присутствующим на планерке, не более тридцати.
«Живем, ребята, пытаемся. Несмотря на все сложности, выгребные ямы, несмотря на разруху во дворах, мы живем очень весело», — тараторит сотрудница ДК.
***
В ожидании сноса часть жителей двухэтажек Затона, у кого остались деньги, силы и желание, ремонтируют квартиры. Клеят свежие обои поверх гнилых стен, пытаются отгородиться оргалитом от вони переполненных выгребных ям и греются маленькими электрообогревателями. Жительница дома на 1-ой Портовой, 6 Наталья Хорунжая показывает новенький бойлер в ванной, но не хочет, чтобы видели потолок в углу. Там отвалился кусок штукатурки, обнажив деревянные перекрытия — это хтоническое нутро дома, который всего на 20 лет моложе Затона, прорывается сквозь старания людей. Древний барак пережил постоянные паводки, Сталина, речной флот, Советский Союз и, надеются жильцы, все-таки не переживет своих нынешних хозяев.
Текст Петра Маняхина
© 2024, «Новости на вечер». Все права защищены.
При копировании материалов открытая для поисковых систем гиперссылка на ukkbs.ru обязательна. * 
* XML, HTML