В конце материала мы подготовили плейлист с песнями, которые упоминаются в тексте.
Приехал ко мне фотограф Женя из Новосибирска и говорит:
— А вы на отпевание Мамонова завтра пойдёте? Это ж у вас тут будет, в Донском монастыре! Я, блин, улетаю ночью, а то б сходил!
Поэтому утром пошли на отпевание Мамонова. Благо Донской монастырь у нас и правда через дорогу. Жена моя со мной собралась. Вспомнила, что организовывала у себя в клубе его концерты. Близко знакомы мы не были, последний раз пересекались лет двадцать назад. Погибшего в марте Александра Липницкого (тоже из «Звуков Му») я видел куда чаще.
Стояла жара. Отпевали Мамонова в закрытом гробу с окошком (потому что ковид). В церкви было битком. Но знакомых из прошлого не попалось. Видимо, приедут на похороны в деревню. А, может, и не приедут. Похороны сейчас всё больше малолюдные. Зато была куча тёток в платочках и бородатых мужиков со смурными лицами. Гроб периодически вытирали (видимо, от поцелуев).
А я пытался понять, что мне Мамонов и зачем я тут.
Мамонов был феноменом и камертоном.
Спустя тридцать лет кажется, что все тогда пели похожие романтические баллады: «скованные одной цепью», «кукол дёргают за нитки». Те же комсомольские гимны, только с завуалированным протестным содержанием. И аранжированные под чуть более современные ритмы, моду на которые ввели дети дипломатов и внешторговцев.
В позднем СССР существовал соцзаказ — поносить советские реалии, коммунистов, плановую экономику и изображать рабочих пьяным быдлом. Если кто не знает, рок-клубы были созданы отделами пропаганды горкомов и обкомов ВЛКСМ. Безусловно, это не было тайным заговором, интуитивно все так считали.
Самый показательный пример: «Перемен, мы ждём перемен!» Газетные заголовки в позднем СССР были точно такими же. С тем же пафосом. Чем это отличается от: «И Ленин такой молодой, и юный Октябрь впереди»? Да ничем. Сравните с более ранним того же автора: «Я сажаю алюминиевые огурцы на брезентовом поле». Там был хоть какой-то парадокс.
Ну не были мы скованы и не ходили в одинаковых серых робах, как показано в фальсифицирующем историю фильме, где рок-музыку перенесли во времена стиляг. Мы были неопределённые и неопределившиеся. Это стиляги, которые называли себя «штатниками», хотели одному-единственному стилю подражать.
Помимо романтических баллад попадалась типа сатира: «мой папа – фашист», «пьяная лохматая пионервожатая», но о том же самом. Рок — музыка бунта! Провинциальный антисистемный Егор Летов был против и этого тоже, поэтому не боялся и про КГБ петь, и Пахмутову перепевать.
Был, конечно, и горький мизантроп Миша Науменко: «С кем ты провела эту ночь, моя сладкая N». И изъясняющийся иносказаниями Гребенщиков: «А мы идём вслепую в странных местах» (теперь это выродилось до: «А мы танцуем лезгинку в оранжевых ботинках» его однофамильца).
Повторюсь, я это упрощаю задним числом. Тогда я сам во всё это верил и старался соответствовать. А сейчас против Пахмутовой, мягко говоря, ничего не имею.
Я просто пытаюсь описать, каким уникумом на этом фоне смотрелся Мамонов.
Что в нём было такого, чего не было у других?
Мой напарник Слава Мизин говорит, что искусство — как спорт. Надо быть круче остальных. А круче всех был Пётр Мамонов. Потому что он был совсем не про то. Не про обсирание советского. И не про туманные метафоры. А про жизнь маленького человечка, которая одинакова во всех странах.
Во-первых, он был артистичнейшим кривлякой. Рок-деятели считали себя противоположностью Кобзона, но спевали точно так же, задрав головы под углом 45 градусов. Исключений было два: Мамонов и Гаркуша. Мой товарищ поэт Б. У. Кашкин, с которым мы выступали по рок-фестивалям, никогда на чужие концерты в зал не заходил, но Мамонова не пропустил ни разу.
А во-вторых, за Мамоновым чувствовалась какая-то иная традиция. Не просто протестных зонгов, но поэтического и театрального абсурда. Не только европейского (мама его была переводчицей, видимо, в детстве он мамины книжки читал). Но и отечественного самоуничижения. Иван Грозный, как мы помним из других книжек, сочинял письма от лица юродивого Парфения Уродивого.
У других самоиронии не встречалось. Все песни были про то, что мы — хорошие, скептики и романтики, а они (неназываемые власти, коммунисты, учителя, пионервожатые) — плохие.
И только Мамонов корчил из себя какую-то тварь, не лучше, а хуже нас: «Я — серый голубь, я пью из луж, дождь мне как душ». «Вчера ты дала мне и думала, я смогу». «Я проснулся утром, часа в три, и сразу понял: ты ушла от меня… Ну и что? Ну и что? Опять напьюсь!» «Источник заразы — это ты!» Цитирую всё это по памяти.
Верней всего, что исходным импульсом и тут было интеллигентское презрение к трудящемуся большинству, которое в те времена как раз начали изображать «потомками Шарикова». И к пенсионерам, которых обозвали «красно-коричневыми». Но получилось самоописание. Молодого горожанина с высшим образованием, но без идеалов. Гуманитарного ублюдка, пропившего всё, кроме глобуса.
А потом так называемый русский рок иссяк. Почему? СССР перестал существовать, антисоветчина на время перестала быть актуальной, а критиковать Ельцина было нехорошо. К тому же после «отпуска цен» авиабилеты резко подорожали, рок-группы профессионализировались и основным их содержанием стала самомифологизация.
Как-то я беседовал с земляком-музыкантом Володей про группу «Среднерусская возвышенность», а он мне:
— Ну ты что! Это всё невсерьёз! Это так, художники балуются!..
Рок-музыканты посчитали себя каким-то мрачным орденом, не имевшим ничего общего с ВИА (вокально-инструментальными ансамблями) и КСП (клубами самодеятельной песни). Пели хором: «Всё это рок-н-ролл!».
Но не надо забывать, что рок-музыканты — тоже художники (в широком смысле этого слова). Художники осмысляют свою (и мою) жизнь. Более того, искусство — это всегда перевод своего на язык, понятный другим. А если ты просто поёшь: мы — крутые потому, что мы — рок-музыканты, мне это неинтересно. Отсутствие смысла подменяется подражанием заимствованным стилям.
«Звуки Му» накрылись тем же тазом. Выхолостили свои песни на потребу иностранному продюсеру Брайану Ино. Хотя Липницкий говорил, что тот не вмешивался, это Петя хотел, чтоб было «серьёзно и по-солидному». Но слушать это было нельзя. Мамонов сам себя оскопил. И «Звуки Му» распустил.
Не помню уж, почему они рассорились с Липницким (тот, кстати, тоже был из семьи переводчика). Видимо, как все тогда — из-за шкуры неубитого медведя. Окружающим внушали: рок — нерушимое братство. Но период романтической самодеятельности закончился. Казалось, сейчас на нас посыплются контракты и миллионы, фронтмены должны получать больше, а старые друзья — это наёмные работники и даже балласт…
Пределом мечтаний тогдашних рокеров было выпустить пластинку на Западе. Но после столкновения с образцом, который они столь усердно копировали, все почему-то сдулись. Оказалось, что там своих таких навалом. Гребенщиков продержался неделю в каком-то рейтинге и, к сожалению, сник.
Начался долгий период метаний в отсутствии устоявшейся системы координат. Мейнстримный художник чувствует себя гласом страны и поколения. Немейнстримный — проверяет мейнстрим на прочность. Должен от чего-то отталкиваться.
Уже мало кто помнит, но высказывать сомнения в том, что теперь вокруг всё хорошо, в публичных интервью позволял себе один только Геннадий Хазанов, оказавшийся вдруг серьёзным, он перерос просто комикование и стал играть в театре. Потом режиссёр Владимир Меньшов отказался вручать премию за очередное кино, где очернялись наши спецслужбы в годы войны.
Мамонов тоже начал выступать в театре. Но в роли живого памятника. Нравилось это лишь тем, кто знал его раньше, и двум журналистам из журнала «Афиша». Мне, конечно, тоже. Но когда я завёл туда своего напарника Славу, не из музыкальной, а из архитектурной тусовки, он сбежал через 15 минут. Что-то поменялось. «Алюминиевые огурцы» и «шоколадные Пушкины» уже не канали. С тех пор я Мамонова не встречал.
Земную жизнь пройдя до половины, все мы оказались в сумрачном лесу.
До этого всё было просто. Был СССР — и каждая моська знала, что она сильна, раз лает на слона. А теперь, когда Гребенщиков стал петь в Кремле: «Коммунисты парнишку поймали, потащили его в КГБ», кто-то смеялся, а мне почему-то было стыдно. Если государственная пропаганда поносит из всех щелей «большевиков», присоединяться к этому западло.
Неожиданно обнаружилось, что молодость проходит. Прежние слушатели повзрослели, перестали быть протестным электоратом и ассоциировать себя с придурками. Производителям певческих услуг тоже пришлось меняться.
Только куда?
Науменко, Летов и Кормильцев успели умереть, не мучая себя данным вопросом.
Остальные стали зарабатывать на старых хитах. Приватизировать им было нечего, кроме своих гитар. По инерции иногда сочиняли нечто протестное, как Макаревич. Гребенщиков, который продолжал изъясняться столь же расплывчато, опять не удержался и отметился «Вечерним мудозвоном».
Мамонову досталась более мейнстримная ниша.
Сперва он ретировался в деревню. Как Лев Толстой (правда, тот ещё романы писал). Но журналисты его в том поддерживали. Им это было по приколу, казалось оригинальным кульбитом. Наш-то припал к корням!
Потом режиссёр Лунгин, тонко чувствующий дух времени и что кому больше подходит, снял Мамонова в роли юродствующего монаха. Мама Лунгина тоже, кстати, переводчицей была. А дальше Мамонов продолжил исполнять то же самое. Актёры ведь не сами себе тексты сочиняют.
А может алкоголизм виноват. Это дело такое. Сначала ты и без него на адреналине. Потом тебе нужны стимуляторы, чтобы чувствовать себя комфортно в многочисленных переездах, а также иметь энергию общаться со всеми встречными-поперечными, хоть тебе этого не хочется. Потом это перестаёт воздействовать, выпил — и так всё хорошо, делать ничего не надо. А потом все душевные силы уходят, чтобы бороться с этой заразой. Участвуешь в чужих проектах, где тебе задают внятный алгоритм действий, а свои шалманы организовывать неохота. Пишу, как вы видите, со знанием дела.
Кормильцев с Гребенщиковым тоже совались было в богоискательство, но что-то не пошло. А тут совпало с изменившейся общественной конъюнктурой. Новая российская идеология (существование которой принято отрицать) уравняла религию и духовность. Бога внесли в Конституцию. Теперь всё чётко: если ты — разрушитель устоев, иди на митинг, а если за всё хорошее — в церковь. Поэтому «Пусси Райот» в новые юродивые не взяли, а Мамонову сразу дали «Нику» и «Золотого орла».
Вот вам два амплуа для сегодняшних российских творцов: либо ты — поставщик будоражащих заявлений для протестного меньшинства, либо — носитель духовности для религиозного (которое нам навязывают в качестве большинства). Никаких отклонений быть не может!
Я не против религии. Государству она нужна, раз никаких иных скреп сейчас нет. Как иначе связать бедного с богатым. К тому же московская интеллигенция — шибко религиозная. Но это — очередное ментальное конструирование, не имеющее отношения к основной массе населения. Она опять осталась необъязыченной.
Одно жаль. В обоих описанных мной случаях делать ничего не надо. В первом — давать интервью каналу «Дождь». Во втором — популяризировать Новый Завет на «Спасе». Лопотать сумбурные нравоучительные монологи. И всё. А что он ещё делал кроме этого? Как-то мне попалась пара поэтических книжек Мамонова, я купил, заглянул в одну и больше не открывал.
Пишу это не с целью принизить его религиозное лицедейство. Просто осталось ощущение недовысказанности и недореализованности.
Я даже не удивлюсь, если рано или поздно церковная бюрократия возведёт Мамонова в ранг блаженного или даже чудотворца. А что? Раскаявшийся грешник стал подвижником и проповедником. Советская власть запрещала ему пить и петь, в результате он духовно прозрел и отдал всего себя целиком делу религиозного воспитания. Во время служения трагически погиб.
Думаете, я шучу? Поглядим через пару лет. Всё так и будет. Случаи исцеления у его могилы и мироточение его фотографий начнут фиксировать раньше.
Его бывший соратник Саша Липницкий почти не менялся, но тоже умер. Провалился под лёд, спасая собаку. Жалко всех троих.
В общем, социальные роли не выбирают, в них живут и умирают. Нам надо подходить к этому делу сознательней. Не опускать руки и оставлять после себя хоть какие-то артефакты. Хоть что-то делать. Я и сам я не знаю, как встречу старость. Мне, как человеку уравновешенному и нерелигиозному, чужды оба описанных мной варианта. А вдруг? Как там в монастырях с пенсионным возрастом?
© 2024, «Новости на вечер». Все права защищены.
При копировании материалов открытая для поисковых систем гиперссылка на ukkbs.ru обязательна. * 
* XML, HTML