Гендиректор «Сибантрацита»: Все крупнейшие мировые производители стали — наши клиенты

26.04.2019 18:45

Тайга.инфо перепечатывает интервью Барского без правок.

— В конце 2013 года вы уехали заниматься нефтяным бизнесом в США. Почему спустя пять лет вы решили вернуться и возглавить «Сибантрацит» Дмитрия Босова? Он вас позвал как специалиста по слияниям и поглощениям для подготовки компании к продаже?
— Первое — проект уникальный, интересный и амбициозный. И второе — это, конечно, взаимоотношения с Дмитрием [Босовым]. Мы партнеры уже ровно 20 лет в разных проектах: в телекоммуникациях, в нефти и газе. Так получилось, что, пока меня не было в России, «Сибантрацит» вырос в компанию мирового масштаба, и этим Босов заинтересовал меня.

Когда в 2014 году был кризис и никто не хотел вкладываться, Босов рискнул и затеял строительство «Разреза Восточный» (производитель антрацита). И так совпало, что на фоне санкций в отношении Северной Кореи «Сибантрацит» заполнил своим продуктом весь рынок. Сейчас все крупнейшие мировые производители стали — клиенты «Сибантрацита». Зайдя на рынок с одним продуктом, ты можешь предлагать уже всю линейку [угольных марок].

— Босов пообещал вам опцион или долю в «Сибантраците»?

— Да. У нас во всех проектах партнерские отношения. Есть опцион.

— Речь идет про 10−15%?

— Я не буду комментировать процент.

— Какие задачи перед вами поставили?

— Рост компании. Моя задача — ее удвоить к 2022 году.

— К выполнению этого плана привязан опцион?

— Нет. Это КPI. Это то, на что я приехал [из США]. Не продавать компанию, как вы говорили, а ее удвоить.

— В планах «Сибантрацита» — к 2022 году довести добычу до 58 млн т. Будете это делать за счет органического роста или допускаете покупку активов?

— Делаем ставку на три марки металлургического угля — антрацит, марку «Т» и коксующиеся угли. В 2018 году добыли 15 млн т антрацита, видим рынок для 20 млн т, но, наверное, не больше — иначе из-за падения цен начнем отъедать долю сами у себя.

В 2018 году добыли 9,5 млн т угля марки «Т» и будем увеличивать добычу. У нас уже есть «Разрез Кийзасский» в Кузбассе. Мы выиграли лицензию на участок Верхнетешский. В ближайшее время услышите еще о приобретениях. Мы обеспечили себе ресурсную базу по марке «Т» для роста добычи до 20−30 млн т. Но все будет зависеть от спроса.

Кроме того, нам надо построить обогатительные фабрики, часть углей этой марки — энергетические, и обогащение нужно для использования в металлургии. Наша цель — 100% металлургических углей.

У нас есть Огоджинский проект с запасами 1,5 млрд т, ожидаем, что там будут коксующиеся угли. Они близко к поверхности — 2 м. Средний показатель для Кузбасса — 12−15 м.

— Разве это не проблема? У «Мечела» на Эльгинском месторождении в Якутии запасы также находятся близко к поверхности, что приводит к их окислению.

— Мы для себя такой проблемы не видим, знаем, как и что нужно делать.

— Но вам тоже придется строить дорогу до Огоджинского месторождения. Из-за такой дороги «Мечел» оказался в долгах и чуть не обанкротился.

— Я не знаю, почему именно они оказались в долгах. Но мы, конечно, построим дорогу.

— А вам не интересно Эльгинское месторождение, которое выставлено на продажу?

— Будут продавать — мы посмотрим. Мы не видели оценки, но, судя по цифрам, оно дорогое. Газпромбанк приобрел 49% за 34 млрд руб. Плюс у них ["Мечела"] еще 60 млрд руб. долгов. За такие деньги на Огодже можно построить две Эльги.

— С нуля строите?

— У нас все проекты начинались как greenfield. Например, «Разрез Кийзасский» — никто на постсоветском пространстве не вышел на добычу 10 млн т за три года.

— По Огоджинскому такие же сроки?

— Да. Добыча там начнется в этом году.

— Пока будете возить продукцию автотранспортом?

— Да. Потом построим железную дорогу.

— Каких инвестиций потребует увеличение добычи до 58 млн т?

— С учетом строительства обогатительных фабрик это десятки миллиардов рублей в год. Понятно, что это все не дешевое удовольствие, но наше ноу-хау в том, что мы быстро начинаем добывать, начинается денежный поток, можно кредитоваться.

— Кто ваши основные кредиторы?

— Консорциум иностранных банков.

— А из российских банков?

— Сбербанк сегодня крупнейший кредитор из российских.

— Они предоставляют финансирование без залогов?

— По-разному. Есть и проектное финансирование, которое обсуждается, есть залоговое.

— А свои деньги на такие масштабные проекты у вас есть? Или привлекаете средства акционеров?

— При выручке 132,8 млрд руб. мы не можем найти пару десятков миллиардов [на инвестиции]? Мы многое отдаем на аутсорсинг, не тратимся на приобретение горной техники, все это отдаем подрядчикам. Если бы мы делали все работы сами, то такие темпы роста добычи были бы невозможны.

— «Сибантрацит» — прибыльный? В опубликованных результатах размер прибыли за 2018 год не указывается.

— Мы сообщили, что налог на прибыль составил 8,4 млрд руб., — значит, у нас есть прибыль. Производим высокомаржинальные металлургические угли, это обеспечивает устойчивость.

— Но в Китае, основном потребителе металлургических углей, начали меньше выплавлять стали.

— Металлургические угли подвержены общему экономическому циклу, и, если идет замедление экономики, они будут первые страдать. Поэтому для нас очень важно быть диверсифицированным по линейке товаров и по рынкам сбыта. Китай — огромный рынок, но только от него зависеть нельзя. Они поменяют какое-нибудь требование, и все! Например, в декабре [2018 года] Китай не принимал угли вообще ниоткуда, порты были закрыты. Произошло затоваривание, стояли корабли, стояли составы, и мы расхлебывали эту ситуацию до марта [2019 года]. Среди наших потребителей также Корея, Япония, мы номер один в Индии.

— Но все равно вы делаете ставку на страны Азиатско-Тихоокеанского региона?

— Да, рост именно там. Производство перемещается из Китая во Вьетнам, Индонезию, Малайзию… Доля стран АТР в общем объеме наших экспортных поставок — 70%.

— Насколько существенно на вас сказывается дефицит железнодорожных мощностей в восточном направлении?

— На всех сказывается. У нас по железной дороге едет на восток только 100 млн т.

— На президентской комиссии по ТЭК прошлым летом была поставлена задача увеличить пропускную способность железной дороги на восток в два раза к 2025 году.

— Я думаю, рынок мог эти 200 млн т поставить в ближайшие годы, но нет провозных мощностей.

— В середине марта Босов написал письмо Владимиру Путину, в котором предложил профинансировать строительство Северомуйского тоннеля-2 и увеличить провозные мощности БАМ и Транссиба. Это предложение связано с дефицитом?

— Да, большая часть из наших 50 млн т угля поедет на восток. Проанализировав ситуацию, мы обратились с предложением к президенту РЖД Олегу Белозерову еще летом 2018 года. Это продуманный план, часть нашей стратегии. И мы не сумасшедшие, мы реально считаем, что это окупаемый инвестиционный проект.

В ближайших планах РЖД этого тоннеля не было. Но на президентской комиссии по ТЭК вопрос поднимался.

— Откуда Путин узнал про этот проект, если первое письмо вы написали не ему, а Белозерову?

— Не от нас. БАМ построили, но существующий Северомуйский тоннель — узкое горлышко. К тому же он давно введен в эксплуатацию и через некоторое время обязательно потребует ремонта.

— А как РЖД отреагировали на ваше предложение?

— Ответ был такой: да, тоннель нужен, но у нас в планах его нет и он стоит около 250 млрд руб. Мы сказали, что, если у РЖД нет этого в ближайших планах, давайте мы построим. Тогда это не было воспринято всерьез, но Босов продолжал продвигать эту идею, написал письмо на имя президента России Владимира Владимировича Путина.

— И президент дал распоряжение?

— Насколько я знаю, наша инициатива была поддержана.

— Тоннель будет строиться только на частные деньги или будет частно-государственное партнерство?

— Первоначально будет частное финансирование. Потом тоннель будет передан РЖД на согласованных финансовых условиях, которые сейчас обсуждаются.

— 21 апреля «Сибантрацит» сообщил, что по поручению Белозерова создана совместная рабочая группа, которая уже даже провела первое заседание 11 апреля. А есть обязательство РЖД за строительство нового тоннеля предоставить компании приоритетный доступ к БАМ и Транссибу?

— РЖД очень в этом заинтересованы, [после запуска Северомуйского тоннеля-2] вырастает грузопоток, снимаются риски из-за существующего тоннеля. Представляете, что произойдет, если его закроют на ремонт?

— Но многие выступают резко против принципа приоритетного доступа к инфраструктуре РЖД.

— Давайте разберемся с тем, что происходит на угольном рынке. Когда я пришел [на пост гендиректора «Сибантрацита"], то увидел [на угольном рынке] ситуацию примерно нефтяного рынка до строительства БТС-1 и БТС-2. Тогда был только нефтепровод «Дружба» и правительство выписывало квоты на экспорт. В «Транснефти» сидели менеджеры, которые решали твою судьбу: поедешь ты или не поедешь. При этом маржа при продаже нефти в России была в два раза ниже, чем при поставках на экспорт. Все хотели на экспорт, а труба одна, вот и начиналась вся эта игра.

То же самое и здесь [на угольном рынке] происходит. Пока не будет избыточных мощностей, будет продолжаться битва за экспортные квоты. Кого-то РЖД срезают на 5% [от запрашиваемых мощностей], кого-то на 15%, кого-то вообще почему-то не срезают. Добиться правды, почему так происходит, невозможно. Для того чтобы все было объективно, нужно или создать мощности, или — в существующей системе — ограничения мощности в зависимости от маржинальности продукта. Как поступает рачительный хозяин? Он говорит: кто больше даст [денег], тот и поедет.

— Не получится ли так, что вы сейчас разработаете проект, а РЖД не пойдут на ваши условия?

— Если этот проект нужен государству, мы найдем с РЖД взаимоприемлемые решения.

— Где точка невозврата, когда вы должны принять решение инвестировать в этот проект или нет?

— Для нас проект начался. Компания [для строительства Северомуйского тоннеля-2] зарегистрирована, служба заказчиков создана, подрядчики определяются. Мы выполняем то поручение, которое у нас есть.

— Терминал «Открытый порт Находка» в Приморье, который строила «Сумма» Зиявудина Магомедова, вам по-прежнему интересен?

— Да. Идут переговоры.

— Вы еще собирались построить порт «Вера» также на Дальнем Востоке.

— Да, «ВостокУголь» строит порт «Вера», и мы очень рассчитываем на его мощности. Это часть нашей стратегии.

— Предложение Босова состояло в том, что разрабатывать проект тоннеля будет не «Сибантрацит», а его другая компания — «ВостокУголь» (как и порт «Вера»). Как будут взаимодействовать две компании?

— «Сибантрацит» — владелец компании «Северомуйский тоннель-2», а управляющей компанией, генподрядчиком будет, наверное, «ВостокУголь».

— В чем отличие двух компаний? Почему вы их не объедините?

— «ВостокУголь» (на паритетной основе принадлежит Дмитрию Босову и Александру Исаеву. — РБК) — это компания, которая обладает ноу-хау по работе с greenfield (разработка проектов с нуля). Компания занимается стройкой и запуском проектов. Дальше на этапе операционного управления они переходят в «Сибантрацит». Это моя зона ответственности. Когда я сюда пришел, мне достались три разрозненных предприятия («Сибирский антрацит», «Разрез Восточный» и «Разрез Кийзасский»). Задача была все это объединить в единую корпорацию.

— В Telegram-каналах активно обсуждается уголовное дело в отношении руководства Арктической горной компании, входящей в «ВостокУголь», из-за незаконной добычи угля, по которому Босов проходит свидетелем. Этот фон мешает вам управлять «Сибантрацитом»?

— Нет. К «Сибантрациту» это не имеет отношения.

— Но то, что фигурирует фамилия основного собственника компании, вас не нервирует?

— Меня вообще трудно нервировать после ТНК-ВР (Барский был зампредом правления нефтяной компании в 2009—2011 годах. — РБК). Там фамилии собственников были каждый день в газетах. Что ж теперь, не работать?

— Но одно дело — в газетах упомянуть, другое дело — в Telegram-каналах, ссылающихся на уголовное дело.

— Я вообще не понимаю такого жанра, как Telegram-каналы. Это из разряда fake news.

— Риски ведения бизнеса в России в последнее время сильно возросли?

— Любой бизнесмен смотрит на risk/reward ratio (ожидаемая доходность инвестиций по сравнению с допустимым риском. — РБК). Соответственно, хочешь построить мировую компанию, надо нести риски.

— Наши источники рассказывали в прошлом году, что Босов вел переговоры о продаже «Сибантрацита» экс-президенту «Роснефти» Эдуарду Худайнатову. А консолидация активов на базе «Сибантрацита», которая началась еще до вашего прихода, — часть предпродажной подготовки. Ведутся ли такие переговоры?

— Не ведутся. И никакой подготовки к продаже до моего прихода не было.

— Продолжаются ли попытки Худайнатова приобрести «Сибантрацит»?

— Не знаю. Это к нему вопрос. Я не веду никаких переговоров.

— Кампания в Telegram-каналах может быть связана с этими попытками недружественного поглощения?

— Все может быть.

— Еще одним потенциальным претендентом на «Сибантрацит» назывался украинский бизнесмен Сергей Курченко.

— Вообще не знаю, кто это такой.

— Его называют угольным королем Донбасса, который поставляет оттуда антрацит.

— Буду знать.

— Соответственно, с его людьми никаких переговоров тоже не ведется?

— Нет. Вообще ни с кем не ведутся переговоры. Нет задачи продаться, есть задача удвоиться.

— Во сколько бы вы оценили стоимость «Сибантрацита»?

— Невозможно сейчас оценить. Если смотреть на мультипликаторы публичных компаний, то «Мечел», который ближе всего к нам, торгуется с коэффициентом 7 к EBITDA, а Evraz — 3.

— Осенью нам рассказывали, что собственники оценили компанию в $ 3 млрд.

— Это к собственникам.

— А долг у вас большой?

— Нет, меньше EBITDA.

— Обычно, когда компания заявляет о таких масштабных планах роста, дело идет к монетизации, в том числе путем продажи.

— Это прибыльный бизнес. Мы его хотим увеличить. Еще есть такое выражение «нельзя продавать шкуру неубитого медведя». Вы говорите про монетизацию. Когда? Еще надо туда добежать, тоннель вот построить, чтобы доехать и др.

— А IPO не рассматриваете?

— Биржа — это способ привлечения капитала. Сегодня банки дают кредиты с коэффициентом 3 к EBITDA, зачем мне размещать акции на бирже? Если будет другая оценка [бизнеса на бирже], будем там привлекать деньги.

— Даже крупные госбанки вроде Сбербанка и ВТБ?

— Сегодня в России все банки охотно предлагают финансирование, потому что понимают, что это реально большой бизнес.

— Расскажите, кто кроме Босова является основными акционерами «Сибантрацита» и «ВостокУгля»? В совет директоров «Сибантрацита» входят Дмитрий Ага, Александр Исаев и вы. Как принимаются решения?

— Вы их в принципе назвали. Это команда близких единомышленников, с которыми я давно знаком. Для меня новый человек только Александр Исаев. С Дмитрием Агой и Босовым я работаю с 1999 года. С Исаевым (мы сидим в соседних кабинетах) и «ВостокУглем» у нас тесное взаимодействие. Хотя вы и называете меня специалистом по M&A, меня пригласили как операционного менеджера. Я внедряю новые процессы — инвестиционный процесс, процесс снабжения и производства. Проекты становятся большими, за ними нужен контроль другого порядка. И мы в этом плане все понимаем, кто здесь кого дополняет: я этими процессами дополняю то, что делает Исаев, который, безусловно, талантлив в запуске greenfield.

— Михаил Абызов был партнером Босова в угольных проектах?

— Я не знаю, где он был.

— А в «Сибантраците» не был?

— Нет.

— Даже понятийно?

— Все акционеры «Сибантрацита» юридически оформлены.

— Очевидно, Босов делегирует много полномочий, но последнее слово все равно остается за ним?

— Последнее слово за Босовым.

— А как часто он пользуется этим?

— Все реже и реже.

Источник