Я не простываю лет с тринадцати-четырнадцати. Я тогда впервые за все барачное детство остался один дома аж на несколько дней и ночей, когда родители с сестренкой и братом уехали в местный санаторий. Обзаведясь на это время только что вышедшими вожделенными «Хранителями» (первой частью трилогии Толкиена), «Лунной радугой», чем-то еще нечитанным из Стругацких, я три дня подряд читал запойно днем и ночью, впервые — отличник! — забив на школу.
За ночь до возвращения родителей я рассудительно решил, что нужно сильно простыть, чтобы обзавестись причиной такого наглого пропуска уроков, потому отправился на морозную в минус тридцатник веранду босиком и в трусах, с теми же Стругами. Просидел там часа три, время от времени согреваясь отжиманиями и прыжками и обнадежившись, что уж теперь-то точно заболею и отмажусь.
К утру я даже не чихнул.
Со школой тогда в итоге как-то обошлось, а эпопея с простудами закончилась совсем и напрочь — я не только с юности не ношу шапок даже зимой, но давно забыл, что такое грипп и температура, за все эти десятилетия всего раз подхватив какую-то легкую форму вируса, способного только на несколько часов робкого действия. В общем, с иммунитетом к моему полтиннику у меня оказалось все в порядке, потому новую вирусную угрозу я воспринял поначалу как выдумку.
Я сейчас пытаюсь вспомнить, когда же именно осознал, что ковид — это всерьез, и не могу определиться с точной датой.
Может, это было в начале марта в автобусе Рига-Таллин, когда посреди маршрута мы вдруг остановились, в салон зашли эстонские пограничники — кто вообще раньше задумывался о существовании границы между Латвией и Эстонией! — и раздали всем пассажирам памятки на английском, эстонском и русском о правилах поведения во время заражения новым вирусом. За пару дней до того в Эстонии обнаружили первого заразившегося, он как раз приехал из Риги.
Или это случилось в тот же день в Таллинском университете? Еще не появились маски, но в холле там уже стоял большой санитайзер, который плюхал тебе в руки воняющий спиртом гель, напоминая о начале новой эпохи. Но я тогда больше удивился не внезапным чудесам с гигиеной (Эстония вообще высокотехнологичная страна, именно тут, например, придумали Skype), а разливному виски Red Label за вменяемые деньги в студенческом кафе. «Что это за запах?» — удивлялись дамы из нашей команды «Тотального диктанта» (ТД), и я честно отвечал, что это после обработки рук в чудном эстонском санитайзере, а не от употребления шотландского виски, которого в моем студенчестве ох как не хватало.
В Таллине все мероприятия «Тотального диктанта» прошли по намеченному плану, но вот в Риге, кажется, как раз и началось наше прямое столкновение с ковидом — через полчаса после окончания «диктантных» выступлений в стране объявили о запрете массовых мероприятий. Помню, мы радовались, что успели, смеялись над объявлением супермаркетов о том, что они закрываются вскорости на карантин, потому работают завтра то ли последний день, то ли вот-вот совсем обнулятся. Я ночевал у своих друзей Маши и Юры в центре Риги, и вернувшаяся поутру из супермаркета встревоженная хозяйка сказала, что с полок сметают все подряд, будто в ожидании войны. На окраине, у гостиницы, где была стоянка ТД, ажиотажа не было, мы спокойно закупились и добрались до границы с Калининградом. Там я впервые увидел дистанционные термометры, которыми измеряли у нас температуру литовские, кажется, пограничники.
Но нет, и тогда я не до конца еще все осознал, даже когда в Калининграде поотменяли все наши мероприятия, стал невозможен дальнейший запланированный путь, и было решено мчать отсюда на «ГАЗелях» снова через Прибалтику и Псковскую область — прямо до Москвы.
Привычные теперь уже всем маски — я вспомнил — впервые я увидел как раз на обратном пути, когда уже объявили, что Прибалтика закрывается. «Временно», конечно, буквально на несколько дней, но решения еще не было принято, и мы успели просочиться из Калининграда через границу снова в Литву. Вот тогда и оказалось, что ранее активно проверявшие каждый закуток наших автомобилей дотошные литовские пограничники просто отказываются выходить из своих будочек, наши загранпаспорта берут руками в перчатках. На лицах у них нелепые маски, через которые они бубнят что-то про сумасшедших русских, и не будет никакого рентгена автомобилей, как однажды в Эстонии, проверки чемоданов, как в Латвии, — проезжайте, идиоты, поскорее, только вас тут не хватало.
Через день мы были в Москве, попутно столкнувшись в аэропорту с основателем «Открой рота» Мишей Фаустовым, у которого накрылась медным тазом отборочная игра чемпионата в Лондоне. В тот же день — кажется, это было 16 марта — объявили о закрытии границ в ЕС и прекратила полеты в зарубежи Россия, но понял ли я все хотя бы тогда — тоже не помню.
Еще через пару дней я сидел в свой день рождения в любимом баре Mr. O’Neill’s в Новосибирске и горевал, что должен был провести юбилей и ближайшие дни совсем не так: рвануть после окончания этапа ТД из Минска в Вильнюс, оттуда улететь в Париж, а после недели там — в Порту, Варшаву и снова в Минск. Я еще не знал, что через две недели Mr. O’Neill’s, как и все кабаки в стране, будет закрыт на карантин, а мои парижские друзья полягут от ковида, который подхватят где-то на посиделках в «русском клубе», куда с ними отправился бы и я, не сорвись мои планы. Из двух десятков гостей там заболели, кажется, все, одна из присутствовавших дам умерла, а я бы — тут слишком много «бы», но это чуть не случившееся «бы» — сходил бы на этот вечер вместе с ними, конечно. А симптомы заболевания у меня появились бы не в столице Франции, где из пятерых детей парижских Саши и Маши — четверо врачей, а где-нибудь в далеком и чужом Порту, где я подыхал бы с отсутствующей в Португалии вменяемой системой здравоохранения и собственным ограниченным бюджетом при закупоренных границах.
Кажется, напугался я именно тогда, сразу после того, как Саша сказал, что вообще не ощущает никаких запахов. И еще он сказал про ту их подругу, которая не пережила болезни.
Но я все надеялся, что это ненадолго. Одному из будущих авторов, который хотел совместно поработать над редактурой текстов, 4 апреля я написал, что не нужно спешить, раз у него непонятки с работой и квартирой, начнем «после войны — после майских». Я искренне был уверен, что все закончится именно после майских праздников, а уж к июню все в мире устаканится окончательно.
В начале октября я напомнил собеседнику о том разговоре, случайно наткнувшись на нашу переписку, посетовав, какими глупыми мы были, как искренне любили, как верили в себя, — ведь все не могло закончиться в июне, потому что заканчивается вот только сейчас, надо чуть дотерпеть. Вот уже и Стамбул открыли, на очереди любимый Париж и вожделенный Порту: я каждый день проверял коэффициент заражения в стране, прикидывая сроки возвращения России в «зеленую зону», или как там назывались в ЕС страны, которым дозволено было вскорости снова летать в Европу.
Через неделю стало понятно, что в Европу и Россию пришла вторая волна. В отличие от первой, какой-то ненастоящей, но очень фотогеничной, с ее пустынными столицами и вымершими городами, вокруг стали умирать знакомые. Причем не через пятое рукопожатие, а совсем рядом, где-то во втором эшелоне. Именно тогда я попытался хитрой сапой пролезть хоть в какие-то испытания вакцин, хоть тушкой или чучелком — через друзей, связанных с медициной тесно. С «Вектором» ничего не выходило, и тогда я написал Аркадию Пасману, первому своему издателю, без которого не было бы моей первой книги, большому оптимисту, который вытаскивал меня из самых говенных ситуаций, ловил и отправлял в реанимацию за полчаса до инсульта, кормил голодного, когда зажравшиеся областные начальники забывали нам платить зарплату, подкидывал работу, дарил моей маленькой Сашке немецкий фолиант."Брат, что-то с поступлением средств полный затык — вот держи книгу, она редкая, продай через букинистов, хватит и на подарок дочке, и на лекарства, и на пропитание", — говорил он. А еще он знакомил с интересными людьми и обещал объяснить, зачем этому миру нужен «Чёрный квадрат» Малевича. А еще супруга Пасмана, Наталья, была хозяйкой одноименной медклиники, где я как раз по наводке Аркадия закончил в начале ноября лечение от весьма неприятного недуга.
Аркадий мое сообщение прочитать уже не успел, борясь в реанимации с ковидом. Через несколько дней его не стало.
После этого, к середине ноября, я понял, что все время думаю только об одном: с моим букетом хронических болезней, тремя реанимациями, операциями и прочими радостями шансы на бесконфликтную встречу с ковидом были не слишком велики. К тому времени я больше обывателей знал о вакцине «Sputnik V» и ее создателях, но при всем своем отношении к ним был готов уже и на этот вариант — было уже не до «Вектора». Со «Спутником» нашлись и личные пересечения — кажется, дистрибуцией его собирался частично заняться выпускник матфака НГУ, мой бывший, хоть и недолгий сосед по двухэтажной кровати, называемой в общаге то «мамонтом», то «вертолетом», то «слоном», долларовый миллиардер и хозяин «Фармстандарта» Витька Харитонин.
Незадолго до того он пообещал профинансировать перестройку студгородка НГУ небезызвестной мамутовской компанией «Стрелка», а теперь вот стал одним из тех, кто поднялся на пандемии, будучи владельцем громадного медицинского холдинга и торговцем тем самым арбидолом, о загадочной полезности которого при ковидизации вдруг заговорили еще во время первой волны пандемии. Но через Витьку добывать вакцину я не стал, уже имея опыт разговора с ним через вежливых личных помощников, пресекающих любые ненужные контакты шефа с плебсом.
В декабре я перестал нормально спать и настолько поехал крышей от тревожности, что умудрился дважды забыть о письмах авторов, приславших очередные варианты правок редактуры. Стало понятно, что психика уже не выдерживает. И это у меня, человека, который привык годами существовать в домашнем режиме, работать в кровати с ноутом на коленках и месяцами не видеть людей!
21 декабря, узнав, что вакцина в Новосибирске уже есть, ею прививают медиков, я начал действовать. По обоим коротким номерам (ковидному и обычному медицинскому) ничего не знали о прививках и посоветовали обращаться в поликлинику. В поликлинике ответили внезапно быстро, хотя я слышал о постоянно занятых телефонах и невозможности вызвать терапевтов на дом. Суровой, как и положено в таких местах, собеседнице я сказал, что очень бы хотел записаться на будущую прививку, когда бы ни началась вакцинация, ибо нахожусь в группе риска и все такое, потому беспокоюсь. Я ни на что особенно не надеялся, рассчитывая на весну — март или апрель, просто хотел, чтобы меня пригласили как можно раньше, когда все это дело начнется.
Пригласили на вакцинацию меня уже на завтрашнее утро, уточнив, вхожу ли я еще в какие-то группы, встречаюсь ли с массами народа — лекции и выступления тоже засчитывались, потому я, похоже, прошел по квоте преподавателей.
Рано утром на следующий день мне раз пять позвонили из поликлиники, а когда наконец разбудили, то извинились: сегодня то ли не набрался лот из пяти желающих, то ли случилось что-то еще заминательное, но моя вакцинация перенесена на утро 25 декабря. Следом позвонили друзья, работающие с «Вектором», которые порадовали, что есть возможность уколоться и там. Пришлось выбирать между одними непонятками и другими. К «Спутнику» я относился настороженно из-за персонажей, участвовавших в его разработке. К местному «Вектору» был настроен, по понятным причинам, более благосклонно, но и тут были свои «но»: действие векторовской вакцины было ограничено несколькими месяцами (против пары лет у «Спутника»), а один большой начальник и биолог с запредельным личным Хиршем (Индекс Хирша — наукометрический показатель, является количественной характеристикой продуктивности ученого, основанной на количестве его публикаций и количестве цитирований этих публикаций — прим. Тайги. инфо) высказал несколько здравых замечаний в адрес нынешней вакцины «Вектора» — и ему, как специалисту, можно было верить.
В итоге 25 декабря я был у окошка регистратуры в своей поликлинике, откуда меня отправили в нужный кабинет, где уже сидели трое коллег-претендентов. Нужно было заполнить анкету с перечнем вопросов: не контактировал ли я с ковидными, не болел ли сам, не было ли температуры в ближайшую неделю, не обнаружилась ли беременность, не облучался ли я чем-то и точно ли вхожу в группу риска (без уточнений причин своего там нахождения). Никто не проверял документы, хотя просили прихватить полный набор — СНИЛС, паспорт, полис.
Когда к назначенному времени не явился пятый из слота, мы уговорили сына одной из прививаемых — он тоже оказался учителем, потому согласился и заполнил анкету. Пока ждали терапевта, учителя — все четверо оказались школьными педагогами — сетовали, что никто никого вакцинироваться не заставляет, наоборот — из списка в тридцать-сорок человек записываются на укол всего 5−6, остальные считают себя бессмертными.
После проверки у каждого сатурации и заполнения бумаг терапевт огорошила: приведенный нами пятый считается послеоперационным — кажется, у него была онкология с облучением, а это препятствие к вакцинации. Пока дело решалось через заведующую, давшую добро, медсестра рассказала, что раньше в таких случаях приводили кого-то из коллег по поликлинике, но здешний персонал уже закончился-привился, теперь вызванивают записавшихся на прививку на другие дни или часы, из тех, кто живет рядом, придется подождать, хотя мы и без того просидели уже час. В нашем случае все закончилось быстро — нашему пятому разрешили провести процедуру, в кабинет внесли ту самую порцию на пятерых, разморозили и за несколько минут поставили всем нам по уколу. Вторую часть вакцины положено получить не раньше, чем через 21 день, потому мы той же группой договорились на 9:00 15 января, чтобы не ждать заполнения слотов чужаками, и даже хотели создать общий чат в WhatsApp, но поленились.
Перед уколом каждого предупредили о возможной реакции — температуре, ознобе, слабости. Говорят, у некоторых бывает даже 38,5, но я перенес все гораздо легче. Часов через семь немного поболела голова, температура поднялась до 37,2, начало ломить суставы — и все быстро закончилось после принятия антигистаминного и жаропонижающего, что и советовали с самого начала врачи при вакцинации. Второй раз поднялась температура утром, и я снова выпил по таблетке того и другого, завалившись спать.
Ровно через сутки после вакцинации все симптомы прошли окончательно, я даже не помню, в какое плечо ставили прививку.
Еще через пару суток, когда я написал об ощущениях и самом факте вакцинации в Facebook, меня заклеймили путинским прихвостнем, провокатором, нарушителем — нет, не конвенции, а «всеобщего приобретения иммунитета естественным образом». Мне приписали развал страны, потакание обнулившемуся лидеру нации, развязанную антилиберальную войну, — разве что известную часовню всё же разрушил не я. Но я с обвинителями почти не спорил — о чем тут спорить, я ведь уже укололся.
По данным на конец декабря в Новосибирске привилось всего 1 200 человек.
А я просто хочу жить.
© 2024, «Новости на вечер». Все права защищены.
При копировании материалов открытая для поисковых систем гиперссылка на ukkbs.ru обязательна. * 
* XML, HTML