«Камень, который отвергли строители…»

02.12.2018 8:14

«Камень, который отвергли строители…»

В 1902 году католики в Новосибирске построили маленький деревянный молитвенный дом. Католиками были в основном поляки, попавшие в город по разным причинам. Строительство железной дороги, первая мировая, ссыльные были. В общем, разного плана народ! Приход был большой, 4 тысячи человек. Чуть позже, в 1909 году, на месте деревянного домика был построен кирпичный храм. Постройка стояла вплоть до первой половины 1960-х, затем ее разрушили и построили ЦУМ. Интересное было время. На месте храмов ставили торговые центры и бассейны, на кладбищах — парки и рынки возводили. Время разбрасывать и время собирать.

Католики тогда небольшими группами собирались, кто в квартире, кто на лавочках на улице, а кто-то и вовсе не собирался, потому как нельзя было.

Из детской памяти — табуреточки во дворе, домашние, крашеные, гроб стоит. Умерший сосед, дедушка, лицо симметричное, бледное. Покрывала белые и похоронные полотенца под гробом продеты специальным образом. Бабушки тихим хором поют по-немецки: «Es geht nach Haus zum Vaterhaus…» Нам раздавали маленькие пирожки и конфеты со словами «поминайте Отто» — так звали покойного, при жизни милого пожилого человека. Именно в их с женой квартире собирались, пели по праздникам. Русских в нашем дворе было мало, детей на обед по-немецки звали. Как будет по-русски краут унд фляйш (капуста с мясом), я узнала только в школьной столовой. О том, что дедушки и бабушки поют по воскресеньям, нам в школе запрещено было говорить строжайше. Подозреваю, что учителя догадывались, потому как были частыми гостями в наших домах. Мы ж были обычными советскими детьми, с двойками, потерянными тетрадками и подранными на заборе штанами. Моя семья была почти единственной русской в доме, выстроенном бригадой немцев и поляков. Почти все они были католиками.

В первый день зимних каникул отмечалось Рождество. Они ни к чему не склоняли, не заставляли нас петь и во что-то верить. Они верили сами, верили по-простому, по-домашнему. С ними было тепло, и мы грелись. Вера, о которой мы не думали, согревала нас.

24 декабря у многих жителей дома уже стояли елки с шарами и клоунами. Старые, облупленные игрушки были еще из тех, довоенных, бабушкиных и дедушкиных жизней. У соседки Юльки был маленький немецкий сувенир под елкой, имитирующий сцену Рождества. Трясешь, и на пещеру с младенцем падает снег.

Рождество отмечали тихо. У соседей пели, пахло яблочным пирогом, а мы тихо сидели у свечей за столом и ждали подарков. Это были шоколадки, привезенные самым невероятным образом из ФРГ и пахнущие другой, фантастической жизнью. Мы долго хранили их и съедали по микроскопическим кусочкам.

Нас не заставляли ни во что верить, нам не показывали песенники и Библии на немецком. Но когда соседи приглашали кушать, именно кушать, а не есть, (немецкие бабушки говорили «кушать», и это было очень домашним уютным словом), и я слышала шепот Омы («Ома» в немецком разговорном обозначает «бабушка») «Майне либе Гот…», я понимала, о чем тут… И это было нормально. А когда пятилетнего Саню, угодившего лбом в костер, тащили по лестничному пролету три пары детских рук, «Майне Гот!» было громким, на весь подъезд, с упоминанием такой-то матери на русском! Саню (бабушка называла его Сашеле) спасли, и повязка на его лбу все время сопровождалась этим самым «Майне Гот…».

В перестройку немецкие платочки и песенники исчезли со двора, и стало пусто. Ветер разметал детство. Мы разъехались, но где-то в самых уголках души остался мир Рождества в стеклянном шарике, яблочный пирог, общий на всех, и тихое «Майне Гот…».

В квартире Стелы Мечиславовны солнечные зайчики, беленые стены, умный серый кот и крестик на стене. Обжито. Подруга смородину привезла, нужно успеть переработать, правнука забрать с тренировки. Еще недавно эта красивая женщина готовила обеды для руководства новосибирской католической епархии.

Она говорит тихо: «На месте ЦУМа кирпичное здание было, я его помню! Мне б генплан, я бы точное место указала. И синагога неподалеку была. И мечеть. В этом здании чего только не было! Разные организации… Чтобы вот так католики собирались по домам, такого не помню. Мои родители из Белоруссии были. Маленький хутор. В сороковых от ужасов войны бежали. А папа вообще ссыльный был. И голод в Белоруссии и Украине был страшный. Встретились здесь, в Новосибирске, неожиданно. Чудо какое-то. Видели, как в Белоруссии убивали евреев… Много. Котлованы были заполнены телами, все охранялось. Кругом нацисты, собаки. Мама говорила, что два-три дня еще земля стонала и шевелилась. Хоронить не разрешали, расстреливали всякого, кто подходил ко рвам…»

Ее родители были верующими, словами не свидетельствовали, опасно было. Стела Мечиславовна вспоминает: «Мама всегда пела христианские гимны, на белорусском, на польском. „Матка Боска“ я помню. И письма всегда приходили из Белоруссии под Рождество! Внутри поздравление, иконка бумажная и облатка была. Облатку мама давала всем по кусочку. Ритуал такой был. И кутью готовили, а вот елку на Рождество ставить боялись! Бабушку помню, белоруску. Она всегда говорила — что бы в жизни не случилось, Бога ругать не смейте никогда!»

А Стела Мечиславовна и не ругала. Да и не хвалила особо. До тех пор, пока в 1990-х не попала в реанимацию с перитонитом. Через весь город ее, с открытой раной, завернутую в простынку, привезли из одного медучреждения в другое. Кругом сквозняки, грязь…Тут и вспомнила «Матку Боску» и начала молиться своими словами. А после больницы пришла в новый, только что выстроенный на Горького, костел. Как раз под Рождество, на освящение. Так и осталась там.

Из окна блики пляшут на лице, на руках, на тоненьких вытертых страничках старого молитвенника, в котором пожелтевшее фото. На карточке — переснятый рисунок апостола Павла. Будто далекий предок, член семьи, не апостол вовсе.

«Здесь я молюсь и сплю, все у меня хорошо. Я счастливый человек. Я умею замечать чудеса. Их в моей жизни столько, что на всех хватит», — Стелла Мечиславовна разливает горячий чай, ставит конфеты на стол. Кот контролирует ситуацию. Ветви деревьев устроили таинственный танец теней на зеркале.

Можно отодвинуть камень в сторону. Можно менять трубы. Можно не двигать камень, и трубы не менять. В нашем городе оба варианта имеют место. Дело не в трубах и камнях. Дело в том что мы, по сути, не знаем того места, в котором живем! И не хотим знать. Мы хотим пить, есть, одеваться, наслаждаться жизнью. Но камни… Пусть они будут. Потому что без них не будет нас, настоящих. Камни как свидетельство, молчаливое, без слов.

Источник

Следующая новость
Предыдущая новость

8 признаков квартир, которые не стоит покупать Рестайлинг Kia K900: появились первые фото В Японии считают, что МОК полон решимости провести Олимпиаду в Токио в 2021 году Швейцария – Коста-Рика 27 июня 2018: прямая-онлайн трансляция Корпоративные тарифы от МегаФон

ЦИТАТА "Подтверждение долгосрочных РДЭ отражает неизменное мнение Fitch о перспективах поддержки банков."
© Fitch Ratings
Лента публикаций